Рассказы

— До того, значит, дошло? — тихо сказал Секул, встал, закусил губы и вышел из дома. Долго его не было. Струна ждала, дрожа всем телом. И когда муж вернулся с дивной рубашкой, что соткана не из шелка, не из золота, не из серебра, она бросилась к нему, схватила рубашку и как безумная стала целовать его руки, обливая их слезами. Потом оглянулась, как будто забыла что, толкнула дверь и кинулась прочь из дома. Скоро утих шум ее шагов. Секул же смотрел на свои босые ноги и думал: «Какие противные у меня ноги! Кожа толстая, как у черепахи, пальцы кривые… Как Струне не сбежать от меня…»

Он вышел во двор и прислушался: ни шагов, ни собачьего лая. Только теплый ветер расталкивает темноту. Далеко в горах мерцает чабанский костер. Нет, не костер — это встает заря. Теплый ветер бьет прямо ему в лицо. Секул поднял руку, и пыльный рукав впитал в себя влагу, застлавшую глаза. Он вернулся в дом, посмотрел на брошенное веретено и промолвил:

— Кончено. Ушла моя Струна.

Сел на краешек топчана, потер лоб рукой. В душе его пожаром полыхал огонь.

* * *

Тихий осенний закат. На ветвях трепещут сети тонкой паутины. Птичьи гнезда пусты. Птенцы давно покрылись перьями и улетели. Пожелтели вековые дубы в старом горном лесу. Желуди падают, как пули, облетает медная листва. Кое-где сверкают, как бусины алых четок, крупные ягоды кизила. С грабов свисают лозы дикого винограда со зрелыми гроздьями. Солнце прядет золотые нити. Они пробиваются сквозь густые кусты, падают на землю и складываются в узорные ковры.

Струна идет по солнечным коврам. Ее русалочья рубашка сияет нетленным светом. На грудь она приколола лиловый цветок, он опустил головку и гладит ее смуглую кожу. За спиной висят усталые желтые крылья. Она летала над лесами Телилейскими, играла с птицами над утесами и с мошками на кривых козьих тропках. Плавала в озере, сушила волосы на русалочьей поляне, три раза ходила в Кушкундалево — брать дурман-траву, ею можно приворожить какого-нибудь чабана. Целовала поздние цветы и как пчела сосала мед из их чашечек.

Уже пятый день, как она ушла из дома.

Перед ней встает горный хребет. Синева моет его гайдуцкие плечи. Русалка спускается на поляну. Здесь есть родничок, здесь растет росистая трава. К полуночи, когда выйдет на небо Большая Медведица, к родничку придет усталый Секул. Снова он будет искать ее, снова будет усталый каменотес карабкаться по темным тропкам. А Струна спрячется в листве дуба и знаку не подаст, что она здесь. А как ей хочется увидеть его! Как жарко он обнимал ее в ту первую ночь! Тяжело будет ей смотреть, как брошенный муж утирает слезы ладонью, но сердце ее не дрогнет, как не дрогнуло его сердце, когда она бежала за ним и просила отдать рубашку.

Она вышла на вершину холма и засмотрелась вниз. Темные долины, где ютились пыльные людские села, манили ее к себе. Она села на белый камень, нагретый солнцем, которое только что ушло с неба. Скоро потемнели горные вершины, утонули во мраке деревья. Пропала и козья тропа, что змеей вьется вниз. Далеко затрепетали светляки. Это села… Вдруг она услышала голос козленка. Должно быть, он отбился от матери и заблудился в лесу. Этот голос бился в ее сердце, будто дрожащий птенец в гнезде. Она вскочила. Бегом спустилась по козьей тропке и нашла среди деревьев белоснежного козленка с черными блестящими глазами. Нагнулась, взяла его на руки. Прижала к груди. Козленок дышал совсем как ее сын. Она закусила губу. Жаркая любовь вспыхнула в ней, любовь и тоска по первенцу. Струна взмахнула желтыми крыльями и в тревоге взлетела в воздух.

Русалка подлетела к загону, где уже спал пастух, спустила козленка за забор и стремглав полетела к огонькам, мерцавшим внизу, в Секулово село…

Как легкий ветер, Струна пробралась в окно. В комнате было темно и тепло. Секул лежал на спине, широко открытыми глазами глядя в потолок. Горе и заботы камнем лежали на сердце, и он не слышал, как появилась Струна. Белая фигура наклонилась над колыбелью, просунула пальцы под одеяло, схватила теплое тельце сонного ребенка, прижала его головку к отвердевшим грудям, впилась в щеку неистовым материнским поцелуем.

Секул приподнялся посмотреть, кто шелестит возле колыбели, кто душит маленького. Струна дала грудь сыну и, отыскивая в темноте взгляд Секула, боязливо прошептала:

— Секул, я вернулась. Пустишь ты меня снова лечь тебе на руку?

КАМЕННАЯ ДЕВУШКА