Бабушка фантастику не любила, она говорила мне, что не хочет жить вечно, потому что любит только прошлое, только тех людей, которых уже нет. Когда к матери приходили любители фантастики, то есть будущего, бабушка исчезала, уходила на терраску или в сад или к соседке. Ей было скучно слушать приглушенные разговоры о таинственных вещах.
Не раз я спрашивала бабушку, чем так притягивает ее прошлое.
– Жизнь была лучше, – отвечала она, – солнца больше, сын мой был жив.
Как-то в октябрьский вечер пришел к нам мокрый от дождя человек, переоделся в сухое – запомнились на его маленьких ногах мамины белые носки из чистой шерс ти, – протер запотевшие очки, обхватил ладонями фарфоровую горячую чашку и рассказал под стук дождя, что есть институт под
Москвой, в глухом лесном месте, даже не институт, военный объект. Там претворяют в жизнь то, что выдумывают в фантастических романах: летающие тарелки и машины времени, инопланетян. Там над этим работают лучшие умы. И связь вымысла и реальности стала мне очевидна.
И вот какая мысль пришла в голову, – я сидела в обнимку с ленивой нашей кошкой, – и над моей выдумкой могут задуматься лучшие умы и воплотить ее там, в глухом лесу под Москвой, в здании с толстыми стенами из бетона под охраной молчаливых часовых. Только надо эту выдумку записать и отправить в журнал – пусть печатают. Эта мысль, как красная молния, вспыхнула передо мной.
Я написала рассказ, в котором бабушка моя идет за молоком с желтым бидоном и вдруг встречает своего давно умершего сына. Он мальчик, а она – старуха. Она его узнает и пугается, а он ведет себя как ни в чем не бывало.
– Ты куда, – говорит, – мам, за молоком? Давай я схожу, там очередь, – и забирает у нее бидон.
Вечером он сидит дома и смотрит на всех сонными глазами.
Рассказ не напечатали.
Сейчас мне тридцать пять лет. Бабушка живет одна. Газет она не выписывает и, чтобы занялся огонь в печи, поджигает вместо газет листы старинных романов. Их еще много в заветном шкафчике. Дядя
Толя и дядя Сережа к ней захаживают, настраивают старый
"Рекорд", пьют чай. Они поседели, сгорбились и носят очки.
Бабушка их любит. Мать вышла замуж под Ростов, там ей теплее.
Шестидесятые давно прошли.
Автобус
Автобус вдруг понесло к обочине. Он затормозил и встал на
Ярославском шоссе. Оставался еще час пути до Пушкино.
Шофер сидел, привалившись к двери, как будто вдруг уснул.
Кондукторша постучала в стекло кабины, но он не проснулся.
– О Господи, – сказала старушка, сидевшая тут же, у кабины.
– Чего там? – спросила девочка подружку.
А молодой человек прямо передо мной снял наушники, и мы услышали музыку.
Пока молодой человек разъединял гармонику дверей, пока они с кондукторшей открывали кабину, пока поняли окончательно, что шофер мертв, пока закрывали его опять в кабине, так и не выключив мотор, пока возвращались в салон, пока обсуждали ситуацию, что голосовать не стоит, никто нас не подберет, что подберет нас второй рейсовый автобус, который через час… Пока то, пока се, минут десять прошло, а то и пятнадцать.
Смеркалось, проносились машины, кругом было чистое снежное поле с далекими желтыми огнями. И вдруг слепой старик, который сидел с внуком на заднем, самом высоком сиденье, сказал:
– Что произошло?
Спросил он своего внука, мальчика лет десяти-одиннадцати, и все стали ждать, что мальчик скажет.
– Шофер умер, – сказал мальчик, – мы стоим посреди пути, на шоссе.
Слепой сидел в черных очках, палку прижав к окну.
– Что за автобус?
Мальчик огляделся.
– Красный такой, старый автобус.
– Ну-ну, – сказал старик.
– Маленький автобус, довольно грязный. У водителя в кабине свет горит, у нас тоже горит, но слабже, так себе свет.
– А что это такое, будто музыка?
– Это у парня в наушниках, они у него на шее висят.
Парень музыку выключил.
– Молодой парень?
– Не знаю. Вам сколько лет?
– Двадцать пять, – хрипло сказал парень.
– Красивый?
– Ничего. Одет так, нормально. Ботинки начищены. В порядке парень.
– А кто еще в автобусе?
– Да мало народу. Старуха одна едет, впереди сидит.
– Я в церковь еду, – сказала старуха.
– В церковь едет. Маленькая такая старушка, в валенках с галошами, хотя тепло ведь.
– А тепло? – сказал старик.
– Это тебе тепло, – сказала старуха, – а я сейчас и в жару стыну, ноги особенно.
– Маленькая старушка в валенках, – сказал старик. – А чего она с собой везет?
– Чего ты ко мне прицепился? – сказала старуха. – При покойнике.
И все как-то особенно помолчали.
– Светло в кабине? – сказал слепой.
– Еще как, – сказал мальчик.
И он там?
– Там.
– Отчего же умер?
– Откуда ж мне знать, – сказал мальчик.
– Устал, – прошептала кондукторша.
– Кто это там шепчет? – спросил старик.
– Кондукторша, – сказал мальчик. – Толстая тетка с сумкой, полной денег.
– Какие деньги, – прошептала кондукторша, – мелочь ваша.
– А чего шепчет? – спросил старик.
– Узнала вчера, что сына в Чечню повезли, и голос потеряла, – прошептала кондукторша.
– Чечня – это где горы, – сказал мальчик, – я тебе говорил.
– Плохо говорил, – сказал старик, – я ничего не понял, как будто не я слепой, а ты! "Красный автобус"! Что из этого можно понять?