Рассказы

ЯНУС. Все чего-то мудришь! Вы, с Кантом, случайно, не сговорились морочить мне голову? Ты такой же заумный как он… /Пауза./ Но за что я тебя уважаю: послушаешь твои речи, и чувствуешь себя человеком… рядом с любым инородцем! /Подозрительно/. Где мы? /Принюхивается./ Тянет тухлятиной!

ДИОНИС. Это несет проповедниками.

ЯНУС. Что мы здесь потеряли?

ДИОНИС. Помнишь, я говорил про «магию обстоятельств»…

ЯНУС. Ну?

ДИОНИС. Ты должен это увидеть своими глазами! /Слышится стук в дверь./ Спектакль начинается! /Снова — стук в дверь./ ШУЛЬЦ. Войдите!

ДИОНИС. Рассаживаемся. /В правой части сцены ЯНУС и ДИОНИС устраиваются на стульях, которые принесли с собой./ Внимание!

Открывается дверь. Входит КАНТ.

КАНТ. Господин придворный проповедник, вы велели зайти?

ШУЛЬЦ /смиренно/. Просил… Я смею вас только просить… /Задумчиво ходит по кабинету./ Иммануил! Как давно я не звал вас по имени! Позволите мне вас по-прежнему так называть?

КАНТ. Не вижу в этом нужды.

ШУЛЬЦ. Да… Вы совсем не похожи на смиренного отрока, которого я однажды привел в стены вверенной мне Коллегии Фридриха… Все годы учебы вас отличало отменное прилежание. Вы были выше всяких похвал. И я хорошо это помню…

КАНТ. Надеюсь, я приглашен не ради приятных воспоминаний.

ШУЛЬЦ /задумчиво/. Отчасти и ради них… Иммануил… Простите, — «господин Кант». Ходят слухи, вы готовитесь к браку, и невеста, хвала Небесам, — из благочестивой семьи…

ЯНУС. Фу ты — ну ты!

ДИОНИС /укоризненно/. Янус! /Прижимает палец к губам./ Тс-с!

КАНТ. Что касается брака, то вас, господин проповедник, ввели в заблуждение.

ШУЛЬЦ. Вы, однако, — давно уж не мальчик, и естество, полагаю, взыскует свое. Сей шаг, на мой взгляд, был бы вполне разумным…

КАНТ. Не будь он столь опрометчив. И вы это знаете.

ШУЛЬЦ. Знаю, вы шли с предложением… Так ведь? И, вдруг, передумали…

КАНТ. Вы тут при чем?

ШУЛЬЦ. Пусть вас не смущает моя озабоченность… Я здесь вижу свой долг.

ЯНУС /капризно/. Дионис, они скоро начнут целоваться!

ДИОНИС. Янус, будь добр, не мешай развиваться событиям!

ШУЛЬЦ. Помню ваших смиренных родителей, несших безропотно крест бренной жизни. Будь они живы, — наверняка разделили бы мое беспокойство. Ну куда же это годится: лучший питомец Коллегии Фридриха, гордость Университета, вынужден довольствоваться местом помощника библиотекаря тогда, как его менее прилежные сокурсники уже давно ходят в профессорах, считаются важными господами и почтенными отцами семейств! Как огорчилась бы ваша матушка, знай она, что вы до сих пор одиноки!

КАНТ. Оставьте маму в покое! Слезливость — не в ее духе.

ШУЛЬЦ. Действительно, тут вы — весь в мать. По какой же, однако, причине отринуто вами семейное счастье? Впрочем, если вам неприятно, можете не отвечать.

ЯНУС /одобрительно/. Настырный старик!

КАНТ. Я отвечу. В наше время слишком многое нужно поставить на карту ради «семейного счастья».

ШУЛЬЦ. Темны ваши помыслы, господин Кант. Чего же вы вдруг убоялись: греха, плотской скверны, людского злоречья?

КАНТ. Единственное, чего я боюсь, — изменить себе.

ШУЛЬЦ /похихикивая/. Не смешите! Коль муж в миру изменяет, так не себе, прости, Господи!

ЯНУС /одобрительно/. У-у! Греховодник!

ДИОНИС. Не дергайся, Янус. «Обстоятельству», как всякому плоду, нужно созреть.

ШУЛЬЦ. Иное дело: по силам ли обеспечить семью? Это можно понять… Известно ли вам, что на кафедре метафизики появилась вакансия? А министерство на этой неделе прислало бумагу… Им хотелось бы знать мое мнение о кандидатах на должность профессора… Ну так я, грешным делом, имел в виду… вас.

ЯНУС. Это как понимать, Дионис?

ШУЛЬЦ. Может быть, я напрасно пекусь? Отвечает ли, это вашим чаяниям, господин магистр?

КАНТ /севшим голосом/. Отвечает…

ЯНУС. Еще бы!

ДИОНИС /cрывается с места и, возбужденно потирая руки, мечется по авансцене/. Терпение, Янус! «Поворот обстоятельств» требует нечеловеческой воли! Ты будешь свидетелем: стоит мне хлопнуть в ладоши, — и все повернется… Внимание! /Поднимает над головой готовые для хлопка руки./ ШУЛЬЦ. Так не будем же зря терять времени и составим рекомендацию… /Подходит к конторке./ ДИОНИС /делает хлопок над головой/. Ап!

ШУЛЬЦ. Да… и вот еще что… Я обязан задать вам вопрос… Пустая формальность. Ответьте мне, господин Кант, положа руку на сердце: «Боитесь ли вы Бога»?

КАНТ. Боюсь. Как же иначе?

ШУЛЬЦ. Действительно, — «как же иначе»… Однако, пробуя вникнуть в суть той книжонки… которую вы собирались издать, я смог убедиться, набравшийся хитрых премудростей сын кенигсбергского шорника, — далеко уже не тот мальчик, которого я когда-то учил.

КАНТ. Однако немалая доля этих «премудростей», господин проповедник, исходила от вас.

ШУЛЬЦ. Моя область — «Мудрость Всевышнего»! «Божественную гармонию и целесообразность сотворенного мира человечеству предстоит постигать до второго пришествия», — вот чему я учил!

КАНТ. Видно… плохо учили.

ШУЛЬЦ. Что такое!?

КАНТ. Ваши доводы не выдерживают элементарных исследований.

ШУЛЬЦ. Диавольская самоуверенность!

КАНТ. «Целесообразность» вытекает из закономерности…

ШУЛЬЦ. К силам благим взываю! Господин Кант, я вижу, вам не дают покоя лавры Вольфа и Лейбница.