Рассказы

Ковалев обернулся на звуки сливного бачка. В последней комнате слева что-то ударилось об пол, дверь распахнулась, и…, путаясь в белых одеждах, выполз большеголовый малыш. Неожиданно сразу во всех помещениях слева и справа послышались детские крики и визг. Голоса нарастали. Двери раскрылись… Из них повалила гурьбой малышня. Потолок «рванул» вверх, а стена отодвинулась. Ковалев вдруг почувствовал, что теряет штаны, а точнее, — сам в них теряется. Девочка, «из-под картины», выпорхнув в дверь, помогла карапузу освободиться, взяла за руку, потянула его за собой. Шумной массой со всех этажей детвора проносилась по лестницам вниз и, «вываливаясь» из Скучного Дома, «растекалась» по городу в разные стороны, беззаботно топча ею только что брошенные «кровавые» стяги, транспаранты, портреты усатых и бородатых покойников.

2

Разбуженный телефонным звонком, он поднес трубку к уху и, услышав гудки, встрепенулся, обнаружив, что находится дома, в кресле, и все это время не то дремал, не то пребывает в прострации.

— Неужто вчера перебрал?! — подумал Владимир Владимирович, вспоминая всенощный пасьянс накануне, закончившийся небольшим «возлиянием». Тужился «мысленно восстановить ход событий», однако все виделось как сквозь туман. Помнил: утром спустился в метро, сел в вагон и блаженно дремал, положив «дипломат» на колени, а рядом прижался к нему паренек, совсем мальчик с игрушечным «кейсом». Пассажиры входили и выходили. Он, видимо, крепко заснул и проспал до «конечной». Вышел, поехал обратно и уже не мог вспомнить, как добрался домой. По времени судя, было похоже, что весь этот день — проспал в кресле. Ничего не болело. Напротив, он чувствовал бодрость. Приняв освежающий душ, глядя в зеркало, сказал себе: «Молодец!» — с иронией, но не без кокетства. И тогда… позвонили опять.

Гаркнул в трубку: «Внимательно слушаю! « — Офтень рад, фто вы дома, — услышал он Марка Макаровича. — Фтут Офтябрина Антоновна хофчет вам что-фто скавать.

— Марк Макарович здравствуйте! Я рад вас слышать! Что там ей нужно?

— Она сейчаф скавет фама.

— Послушайте! Что вы себе позволяете! — зазвучал прокурорский голос инспектора. — Это вам с рук не сойдет!

— В чем дело, Октябрина Антоновна? Чем я опять провинился?!

— Еще смеете спрашивать!? Учинили скандал… А потом раньше времени уматали домой!

— «Скандал»!? Извините, сегодня мне было так плохо, что я не пошел в институт и даже не мог позвонить. Вот только сейчас оклемался… более или менее.

— Не морочьте мне голову! Вы вломились ко мне как…

— «Вломился»!? Окститесь! Да я сидел дома! Спросите Марка Макаровича, разве я приходил на работу?

— Приходили. Ей богу! — смеялся в трубку сосед.

— Да вы там сдурели все, что ли!? — не выдержал Владимир Владимирович.

— Ах, вот как ты с нами заговорил! — как будто обрадовалась Октябрина Антоновна. — Теперь, «Сопляватый», пеняй на себя! Я это так не оставлю!

— А идите вы все… в одно место! — начал было Владимир Владимирович и поперхнулся, почувствовав, что на другом конце провода что-то не так.

— Володенька, милый! Куда нам идти? — раздался девчоночий голосок. — Володька! Ты где? Куда делся? Вова — корова! Вова — корова! Ау! — он услышал хихикание, а затем — бормотание: «Ва-ва-ва-ва…»

— Алло! Алло! Кто там влез! — возмущался Владимир Владимирович.

Между тем, в трубке треснуло что-то, зажурчало, как будто бы ее кинули на пол и еще… поливали. Даже чудился запах. Плакал ребенок, а голос Марка Макаровича увещевал: «Ай-ай-ай! Мы намоканы! Ну не плафть… Все уладитфя. Ну иди фюда, и давай вытвем флефки. Вот фтак!» Владимир Владимирович в сердцах бросил трубку. Тут явно был розыгрыш — «шуточки институтской братвы». «Артисты!» — думал он, успокаиваясь, ибо знал уже, как ему быть.

Пляноватый раскрыл холодильник, достал запылившуюся бутылочку «КВВК», обтер мокрой тряпкою, откупорил, плеснув сразу нужную дозу в хрустальную рюмку, удобно устроился в кресле, потом очень медленно, точно свершая обряд и чувствуя, как «разливалось тепло», тянул с наслаждением, убеждаясь в который уж раз, что приличный коньяк… устраняет любые проблемы.

3

Если б не подпиравшая масса людей в вагоне метро, «командированный» рухнул бы на убегающий пол. Когда больше не было силы держаться за штангу, кто-то тронул его за рукав. Он увидел весьма миловидную женщину лет сорока, как две капли похожую на Алевтину.

— Дедушка, тут свободное место, — сказала она, — Садитесь пожалуйста! — и помогла ему сесть.

— Дай тебе, внученька, бог здоровья! — прошамкал он, удивляясь себе, убедившись теперь, что это и есть Алевтина. Она не узнала. А в нем только ухнуло что-то, как сонное эхо в колодце… И все… И она растворилась в толпе.