Рассказы

На следующий день он начал готовить встречу с народом. Он уже понял, как обстояли дела: Совет Старост, урядники и подкомиссары отобрали у населения власть. Они держат массы в темноте и невежестве, а сами отсыпаются в гаремах и гоняют по окрестным полям на птицах-тройках. Поселковую библиотеку сменяли на кусок золота, распилили на семерых и не поделились, — об этом прискорбном случае знали все, включая малых детей. Несправедливо, думал Фердинанд. Надо бороться? Но был он начитан и знающ, и слыхал где-то краем левого уха, чем кончаются революции. Да тем же самым. Мы пойдем другим путем, твердил он заветную фразу, марширую из угла в угол. Целых восемь шагов по диагонали. Не поскупился на жилплощадь младший подкомиссар.

Другой путь был труден, потен, и наверняка через тернии вел в направлении звезд. За очередную взятку Совет Старост согнал ему народец на митинг.

Дело было на площади. За пять банок неместного пива мужики сколотили ему маленькую трибуну из пустых ящиков. Трибуна рассыпалась в прах, но хоть чем-то отличалась от пустого места.

— Друзья, — начал Фердинанд свою лучшую речь. — Я хочу константировать факт, что каждый из вас нуждается в дополнительном образовании.

Из первых рядов залаяли собаки. Он не понял, что это значит, и он продолжал:

— Внешние факторы таковы, что реальность настоятельно требует новой модели личности. Понимание онтологических статусов с учетом общей направленности эгалитарных тенденций прямо указывает нам необходимый вектор развития. Цивилизационное пространство эволюционирует таким образом, что градуирует сознание в зависимости от рангов информации, перерабатываемой субъектом. Само информационное поле расширяется, но механизмы сознания блокированы в силу ряда причин. Уже сейчас можно классифицировать субьектов, причем принцип отбора будет прямо пропорционален коэффициенту системной встроенности.

— Он о…л, что ли? — предположил смурной мужик в затруханной кепочке.

— В натуре, бля, — поддержал смурного юноша лет пятнадцати.

Бабы начали креститься. Степаныч сплюнул! А это серьезно: если сам Степаныч сплюнул, бывать беде. И тут не отмажешься, Степаныч — сила.

— Друзья, я вижу неадекватное, — забеспокоился Фердинанд. — Я прогнозировал, что определеные процессы могут оказаться запущены, но не в таком виде.

— Да он хрен эсэсовский! — крикнул кто-то, и все его поддержали.

Наверное, здесь много глупых людей, догадливо предположил мой товарищ. Наверное, надо отделить овец от козлищ. Наверное, только так. Он успел сказать, что с завтрашнего дня школа народного просвещения открывает двери для всех желающих. И сбежал прочь, подальше от затруханных кепок. Те же с уханьем расхреначили трибуну на несчастные досточки. Раззудись, плечо!

Кому надо, придет, решил он. Будем с ними пить чай, водить хороводы, говорить об умных вещах, заниматься теизмом и пантеизмом, спорить о Канте и Шопенгауэре, помнить Сартра и изучать Ницше, а потом займемся квантовой механикой, а может, йогой, а может, дзэном, а может, еще чем, а может, найдется умная и красивая девушка, полюбит меня, будет у нас куча детей и полвека вместе, — так думал Фердинанд. А мои ученики, думал он, расплодяться на всех кафедрах мира.

Что думал, то и написал. Положил в конверт, запечатал и отправил мне с пометкой: «первое письмо из провинции». Жди, мол, второго, пятого и сто сорок первого. Он обещал писать едва ли не ежедневно, но я знал Фердинанда и понимал, что в лучшем случае послание будет сваливаться на меня раз в месяц.

На предпоследние деньги он снял у Совета пресловутых Старост бывшую избушку под классное помещение. Лежал на соломе и лениво гонял мыслишки. Неожиданно пришли ученики с ломиками. И побили учителя, чтоб тому, падле очкастому, неповадно было.

Забитый Фердинанд лежал на соломе и мужественно думал о смысле жизни. Мир менялся на глазах. Непонятное надо было осознать, прокрутить в себе, прийти к новым выводам. Полежать сутки в недеянии и переосмыслить. Времени хватает, он образован и способен понять. Однако ночью избушку подожгли, и хороший в принципе человек сгорел вместе с домашней утварью.

Как стать национальным героем?

Стать национальным героем не так уж трудно.

Иван Ратоборов стал им только по двум причинам: во-первых, он никогда не носил с собой часов, во-вторых, он был сумасшедшим. Вот и все. То, что он жил в картонной коробке на острове, а промышлял собиранием бутылок, окурков и недожеванных хлебных корок, к его восхождению почти не относится. Для великого успеха достаточно быть сумасшедшим, не носящим с собою часов.

Он мог их если не купить, то украсть. Так легко ударить бутылкой по голове любого прохожего, а затем снять часы с лежащего и неподвижного. Подобная авантюра не составляет труда, тем более для него: Ратоборов всегда ударял бутылкой, когда нечего было есть (двоих невзначай убил, но это тоже не касается будущей славы). Однако он никогда не снимал часов. Ему нравилось жить без них. Ему нравилось ходить по улицам от рассвета до полуночи и спрашивать у прохожих «который час?»