Снижаясь, корабль погружался в неизвестность. Мартынов напряжен. Ни одного движения мышц на лице. Губы сжаты. Взгляд устремлен на приборы. По бликам, пульсирующим на приборной доске, понял — огонь подбирается к бензобакам.
А земля приближалась. Призрачно блеснул водоем. Угадывался блекло-серый песок дороги.
— Следи за землей, Леша. За землей…
— Слежу! — отвечал второй пилот.
Дорога, будто в тумане, бежала сбоку, под крылом. Казалось, она вот-вот пропадет. А что рядом, справа? Поле? Похоже, поле. Слева — вроде холмы.
— На дорогу! — сказал Мартынов.
Когда воздушный корабль, обдирая обшивку фюзеляжа, прополз вдоль дороги и остановился, Мартынов приказал:
— Немедленно покинуть самолет.
Он сорвал верхний люк. Можно оттолкнуться от сиденья и выпрыгнуть. Но Миша Петровский… Что с ним? Мартынов опустился в навигаторскую. Молодец, Миша, здесь. Петровский, скорчившись, прижался к борту. Мартынов со вторым пилотом подхватили его под мышки, вылезли из кабины, спустились к заросшей кустарником лощине. Впереди чернел лес, вырисовывались горы.
— Уйдем. Партизаны близко…
В небе с запада на восток прокатывался и замирал вдали знакомый самолетный гул.
— Наши возвращаются, — сказал Мартынов. — Через три часа будут дома. Погода хорошая.
Много значит, когда рядом знакомое, родное. Даже звуки в небе ободряли оказавшийся в стане врага экипаж.
Надо спешить. Надо уйти как можно дальше от места посадки. В лес, в горы.
— Командир, я не могу идти, — еле шевелил губами штурман.
— Понесем, — не раздумывая сказал Мартынов второму пилоту.
Штурман терял сознание, в бреду просил пить. Они выбивались из сил, но шли. Начался густой кустарник, близко лес. Спешили туда.
Когда рассвело, второй пилот принес из ручья воды, дал Петровскому.
— Ну как?
— Легче стало, — заговорил штурман.
Потом он попросил еще. Пока пил, второй пилот рассказывал Мартынову:
— Брал воду, а по ту сторону ручья был человек.
— Он тебя видел?
— Не знаю.
— Это уже плохо. Надо уходить.
Мартынов взглянул на Петровского. Лицо его, всегда розовощекое, теперь побледнело. Глаза стали крупнее. По глазам понял, что штурман прилагает нечеловеческие усилия, чтобы держаться, не стонать.
— Крепись, — подбодрил его Мартынов, — начинаются горы. Знакомые места: Грон, Низкие Татры. А там — друзья. Выручат. Крепись, Миша.
Лицо Петровского оживилось. Мартынов доволен, что штурман держит себя в руках.
На очередном привале они услышали приближающийся шум мотоциклов.
— Ищут, — произнес второй пилот.
И вдруг Петровский поднял голову:
— Командир, Вася, оставьте меня, уходите… Вы успеете…
Да, в горах спасение. Можно уйти, вернуться в полк, к штурвалу бомбардировщика. И опять воевать. Писать Ане письма: «Жди, скоро вернусь!»
«Еще не поздно уйти в горы. Еще не поздно», — так думал Мартынов. Петровский просил:
— Вася, уходите! Зачем из-за меня…
Но встретились сурово-протестующие глаза командира и просящие — штурмана.
— Нет, Миша, мы никуда не пойдем без тебя. Вместе летали в небе, вместе будем драться и на земле.
Автоматная очередь срубила над головами сучья. Стреляли издалека, наугад. Хотели услышать ответный огонь, уточнить, где летчики.
Мартынов достал пистолет, окинул взглядом боевых друзей.
— Будем драться. Теперь и умереть не страшно. Россию отстояли. А наша третья эскадрилья на ногах стоит крепко.
Он приказал экономнее расходовать патроны, стрелять прицельнее.
Автоматные очереди врага секли кустарник, колупали каменистую почву, свистели над головой. В ответ — редкие хлопки пистолетных выстрелов. Летчики залегли спиной друг к другу. Мартынов сразил выскочившего на поляну гитлеровца, потом второго, сказал:
— Вот так их…
У Петровского помутилось в глазах. Но он тоже стрелял по каким-то движущимся силуэтам.
— Стреляй, Миша, стреляй! — подбодрил его Мартынов. И это были его последние слова, которые слышал второй пилот. Потом тупой, оглушающий удар в голову… И уже не слышал ни выстрелов, ни разговоров, ни звуков моторов…
Так в отрогах Низких Татр, на южных склонах, на полпути к району Словацкого восстания, закончил боевой путь наш комэск майор Мартынов со своим экипажем.
Но все это будет завтра. И завтра Аню будет догонять тяжелая весть из полка: «Не вернулся с боевого задания». И она снова будет ждать… ждать… ждать…
ПОЕДИНОК
Стартех Варлашин лежал на старых самолетных чехлах. Рядом, как и он, еще трое бесчувственно разбросали ноги и замасленные, полусжатые в кулаки руки.
Немецкие самолеты, двое суток не появлявшиеся над аэродромом, вдруг налетели опять. Разодрал небо режущий вой пикирующих бомбардировщиков, вперехлест застрочили сухие пулеметные очереди. Давясь тротиловой гарью, шарахались испуганные птицы.