Рассказы

— За что?.. Да оттого, что я дорожного мастера не ублажал. Ему мужики все носят — под осень гусей, на заговенье — масло, на пасху — поросенка да яиц, ко всякому празднику — цыплят… А я не носил: откуда мне взять? Детей нечем было кормить. Жену у меня заботы да горе извели, корова пала — тоже не от хорошего житья… а картошка, сами знаете, какая в нынешнем году уродилась: выкопал меньше, чем посадил. Я на части разрывался, а жену не спас и ничего не мог поделать. Работал, как вол, и на службе и дома, днем и ночью, да нужды не одолел. Мастер постоянно ко мне придирался, а что я мог ему дать? Разве только хорошего тумака в бок, потому что мне и детям самим есть нечего. Вот он со зла все гонял меня, следил за каждым моим шагом. Писал начальнику на меня рапорты, что я и упрям, и лентяй, и на работе сплю, что участок не обхожу… а потом наговорил на меня, будто я железо со склада стащил…

— Томек, а ты взял его? Правду говори, — ведь теперь уже все равно…

— Не брал я, бабуся, нет! Пусть я, как паршивый пес, околею без святого причастия, если я неправду говорю! Никогда я чужого не трогал! Другие не раз крали, а мой отец не крал, и его сын вором не будет. Пусть я бедняк, а вором быть не хочу.

— И только за то тебя прогнали? А люди говорили, будто железо нашли у тебя.

— Верно, нашли, да только не я его принес! Михал Рафалов посулил мастеру пятьдесят рублей, чтобы он его на работу принял, а вакансий не было, вот он и подбросил мне железо, а потом донес на меня. Сделали обыск, нашли — и уволили меня. Все пропало, потому что, хоть я и знал, кто это сделал, — свидетелей не было. Семья в шесть человек осталась без куска хлеба. Заработать негде, есть нечего, — какая это жизнь! Если Иисус милосердный не поможет, не выдержу, нет, не выдержу!

Он безнадежно вздохнул, и слезы потекли по темным запавшим щекам.

— Эх, судьба человечья! Только слезы лицо изроют и душа от боли застынет, как птичка на морозе, а спасенья нет ниоткуда. Одни дураки верят, что есть добро на свете. Этим добром мы сыты по горло! — с горечью пробормотала старуха. — А ты все-таки не поддавайся, Томек. И сатану Иисус поборол, так почему честный человек не может одолеть нужду, если пресвятая дева поможет? — утешила она его и отошла к стойке. Там купила две связки бубликов, кружку просяной крупы и вернулась к Томеку.

— Томек, вот возьми крупу и бублики для детей. Рада бы тебе помочь, да больше нечем, я тоже бедная вдова. У кого деньги есть, может купить, что захочет, а я — батрачка. Только совет тебе хороший дам.

— Посоветуйте, бабуся! Иисус и матерь божья вас наградят за меня, несчастного.

— Ступай-ка ты завтра к мастеру, поклонись ему в ноги, — может, он и сжалится. Ведь у него самого дети есть. Если бы ты один с голоду помирал, — это еще куда ни шло. А чтоб такая мелкота, детишки бедные, мучились и пищали с голоду — грешно это!

— Нет, бабуся, не пойду, — с угрюмой решительностью возразил Томек. — Пропадать так пропадать! Придется с голоду подыхать, так подохну, а его просить не стану. Я у этого дьявола в ногах валялся, когда работу просил, скулил, как пес, чтобы детей моих пожалел, а он меня ногой пнул и велел вышвырнуть за дверь! Нет, не пойду: боюсь, как бы греха не вышло. Как только его увижу, у меня руки чешутся схватить его за горло и прикончить, как зверя.

Томек говорил это сдавленным от ненависти голосом и все крепче сжимал кулаки. Потом, рванув рубаху на груди, добавил:

— Так мне трудно себя пересилить, что даже внутри болит… до сих пор терпел, а теперь уже невмоготу… Не знаю, стерплю ли, если его увижу.

— Томаш, держи ты в себе этого волка на привязи, крепко держи, а то далеко ли до беды!

— Пойду завтра в лес дрова рубить для подрядчика.

— Да, что делать, голод не тетка!

— За четыре сажени он только злотый и десять грошей платит, собачий сын, а добрых два дня приходится из себя жилы тянуть, пока их нарубишь.

— Томек, ступай ты сейчас к ксендзу и попроси его — он с начальством знается и может за тебя слово замолвить, чтобы дали тебе какую ни на есть работу на станции.

— Ну да, станет он… Ксендз к дорожному мастеру в гости ездит, дружбу с ним водит…

— Глупый! Ксендз у нас справедливый, всегда бедняков жалеет. Он тебе и совет даст, и поможет.

— Как же я посмею к нему с пустыми руками итти?

— Дурачок! Ребятенка ведь ему в подарок не понесешь, а что у тебя есть, кроме ребят?

— Правда, а все-таки… как же с пустыми руками к ксендзу пойдешь?

— Сказано тебе, дураку: ступай сейчас же, упади в ноги его преподобию и все ему расскажи. Да смотри — в грудь себя бей, плачь и про детишек тверди, — увидишь, как он сразу помягчеет.

Томек быстро дал себя убедить.

— Пожалуй, пойду. — Он встал, обтянул полушубок, надел шапку и стал проталкиваться между танцующими.

Старуха вышла вслед за ним и на улице сказала еще:

— Томек, ты смирись и проси ксендза по-хорошему. Помни, что мужик без земли — что птица в воде: только и может она крыльями бить да пищать, чтобы ей помогли.