Рассказы

Максим Токарев Рассказы

Максим Токарев, 1971 года, каплей-связист из Морчастей Погранвойск. Родился-учился-женился: Днепропетровск — Калининград — эх, раз, да еще раз... Временно не служит. Тайм-аут на осмысление и описание увиденного на красных и зеленых палубах пограничных кораблей и в бетонно-асфальтно-кирпичных местах их базирования. Естественно, любит рок-н-ролл и хорошую литературу. В жизни, как он считает, всегда есть место для свободного творчества, главное — не держать себя за причинное место. Немудреные рассказики традиционно посвящает людям Морчастей. Им же посвящается тайная надежда на то, что кто-нибудь напишет о них лучше. Уж кто-кто, а они — того достойны.

ШТУРМАН, МОРЕ И ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ОДНОГО МУЖИКА ИЗ ГОРОДКА КИ-УЭСТ

— В этой вечноживой равнине есть мозги, — сказал штурман, задумчиво глядя в кильватерный след, — и мы — их постоянная боль.

— Вот не надо сейчас о мудром, — ответил я, — философствовать. Зажигалку дай...

Больше философских разговоров не было — да и как они могут быть, если штурман после этого сменился и, зевая, нырнул вниз. Так что разговаривать о жизни мне на вахте оставалось с клюющим носом рулевым и задумчивым радиометристом, но их такого рода проблемы не волновали.

И, конечно, остался еще шум и блеск мироздания вокруг, за границами дрожащего и легонько переваливающегося на зыби корпуса, за пределами тусклого желтого света надстроек и скрипа мешающей полночную тьму антенны «Вайгача».

Этот шум и блеск дарил мне, вахтенному офицеру, обычному судоводителю, какое-то чувство соответствия необъяснимым, но захватывающим замыслам и путям сущего, и это осознается только сейчас, в свечении экрана и стуке клавиш, а тогда это просто и прямо шло параллельным курсом с моей душой. Не надо было понимать. Думать. Решать. Достаточно было не мешать себе чувствовать.

Но я-то, конечно, не мог себе этого позволить. На вахте. Не то чтобы несущий командирскую вахту старпом сильно пугал, да и район был несложный, хоть и формально часть великой Атлантики, — просто так научился. Ответственности. Здесь ведь тоже без слов — ответственность у нас означает перманентную вину. За все, что произошло и (это «и» очень важно для понимания) не произошло «за время моего дежурства». Какие здесь могут быть чувства? Единственное, что приходит на ум — ощущение плотно сжатого очка, вы уж простите, пожалуйста, — но это правда. Объективная реальность временно ответственного военного, данная ему вот в таком ощущении.

Да и что я мог сказать штурману, славному, но по-детски наивному владивостокскому старшему лейтенанту от «С.О.Макарова»? Что я тоже считаю океан живым существом? Такого рода разговоры русский морской военный люд допускает только в формате «после литра» — в основном. Не то время, что ли... Или место не располагает — это уж точно, флот не любит разговоров, которые его, флот, никуда не ведут: поэтому в такой «чести» древнейшая профессия номер ноль — зам.

Все-таки эргономика ГКП — ходовой рубки — важная штука. Вот кто, спрашивается, выбирал угол наклона остекления рубки? Вся аппаратурная сигнализация как в зеркале — и красная, и зеленая, как и ходовые огни всех плавающих по воде инженерных сооружений. Вот это — точно как судно прямо на встречном курсе, а на самом деле — только отражение лампочек РЛС и рулевой машины.

Пуст океан, пуст и спокоен. Так бывает, наверное, только в море — монотонный рокот дизелей убивает все вздохи и жалобы великой пустоши планетарного масштаба. Но знаете, что странно — нет в открытом море ощущения пустоты.

Мне случалось ездить бескрайними евразийскими степями. Так вот там есть места, где — пусто. Остановил машину, вышел, вздохнул, услышал ветер и птиц, купающихся в его волнах, и понял — пусто. Да, невзирая на все прелести разнотравья и «желтого дрока с пирамидальною верхушкою» — пусто. Нет никого и ничего вокруг. В море такого не бывает. В море всегда есть кто-то еще. Или что-то...