Рассказы

— Желаешь ли служить у их благородия, на соседней станции? — спросил у него мой товарищ.

— А що ж? Де не служыты, абы служыты, — ответил Степан с хохлацким акцентом.

— А не боишься их? — усмехнулся товарищ.

— Не съедят… Да на то в лиси и волк, щоб вивци зналы, — улыбнулся Петренко.

Так мы и поладили.

Переехал Петренко ко мне на станцию; дал я ему в ведение ближайшую будку, и зажили мы с ним отлично, душа в душу.

Этакого усерднейшего сторожа-служаки мне не встречалось и видеть, да, вероятно, и не встретится: целый день на ногах — или у своей будки, или по своей линии; на ходу и ел, а уж когда спал-то, аллах его ведает.

— Да что ты, Степан, трехжильный, что ли? — бывало, спросишь его. — Никогда тебя спящим не вижу!

— Э, пане, от этой отпочивки только беда, балует она нашего брата, — почешет он затылок, — зараз тебе и горилка на ум пойдет, и всякая пакость, коли вылежишься добре; а ежели я в трудах, так никакая думка и в голову не полезет, бо и думка любит больше покой, а до ходячего человека не пристает…

— Да чего же тебе? Ведь водки не пьешь?

— Сдавна; раз было, еще на родине… с радости напился, да чуть было не вскочил в напасть, дак я и дал зарок, чтобы ее, каторжной, и не нюхать… ну, и не нюхаю.

— Молодец, — одобрил я. — А на родине давно не был?

— Давно, — вздохнул тихо Степан.

— И скучно по ней, тоскливо?

Степан взглянул на меня, потом устремил глаза куда-то в синеющую даль и ничего не ответил, только по глубокому, подавленному вздоху видно было, что этот вопрос затронул ему дорогую струну и она печально заныла…

— Там у тебя семья, верно?

— Никогошенько, сирота.

— Так чего ж тебе? И тут хорошо!

— Хорошо-то оно хорошо, да не то, что дома: народ тут чужой, своего слова не почуешь… куда ни глянешь — все чужое… Вот на что горобец и сорока — такие же, кажись, а ни! Там те, свои-то, — и лучше, и роднее… эх, пане! — и он в волнении отвернулся.

— Да ты бы обзавелся бабой, женился бы… и не так бы сиротливо стало!

— Хе, бабой, — улыбнулся Степан, — тоже при нашей-то службе — одна спокуса!.. Воно точно, — вдумывался он, почесывая за ухом, — баба, да ежели бы еще из родной сторонки, из Украины… одно слово — утеха, да хиба ее тут найдешь?.. Ну, и нашему брату тоже несподручно. На этот счет, знаете, пане, у нас есть пословица: "Коли не хочеш на послугу до чорта, так и не знай бабы!" — заключил он и добродушно уже рассмеялся.

И точно, не знал Петренко ни горилки, ни бабы, ни трынки, ни орлянки; вечно стоял у своего поста или работал по линии, и никто от него кривого слова не слыхал. Сначала было его сослуживцы вооружились даже против такого неподходящего к их компании товарища, а потом смирились и начали относиться к нему с полным уважением за его добросовестность и правдивость.

Бывало, провинится в чем рабочий, надебоширит, призовешь его:

— Ну, сказывай, как было дело? Пьян был?

— Никак нет, ваше благородие, капли во рту не было, разрази меня господи!

— А позовите-ка сюда Петренка, он с тобой разговаривал.

И при одном имени этого свидетеля наглость у рабочего сразу пропадала, и сразу он винился во всем; так что в последнее время только и требовалось установить лишь факт, что Петренко был при этом, и никто уже запираться не смел, — такова была к нему вера.

Да я, если случалось куда отлучиться, то детей своих не на жену оставлял, а на Петренка.

Мы все засмеялись невольно, а старичок, взволнованный воспоминаниями, подлил себе в стакан коньяку и продолжал:

— Прослужил я этак с Петренком на станции лет пять и — ни сучка ни задоринки! К наградам его представлял ежегодно. А тут меня переводят в правление — агентом по всей линии… Ну, повышение, конечно, обрадовался я и семья… одного Петренка жалко.

Прощаюсь я с ним:

— Ненадолго, — говорю, — непременно переведу к себе, выхлопочу место с повышением.

— Спасыби, благодарим вам, пане, а то привык я к вам, дуже, нудьга будет! — и он смахнул с ресниц набежавшую слезу.

Мы обнялись с ним дружески. Новый начальник станции, мой наместник, отнесся к этому прощанию с саркастической улыбкой.

— Увидимся скоро! — крикнул я, отъезжая, Степану. — Да там и женю тебя.

— Та, може, и тэе… — улыбнулся в ус себе и Петренко.

Не успел я приехать в Тифлис и осмотреться, как получено было по телеграфу известие о крушении товарного поезда на бывшей же моей станции. Само собой разумеется, что я немедленно был туда командирован для совместного с судебным следователем расследования катастрофы, отягченной и человеческими жертвами: кондуктору переломило ногу, кочегару разбило голову.

Приезжаю. Новый начальник станции сейчас на меня:

— Вот ваш хваленый Петренко! Через него случилось несчастье, проспал, пьяный, сигнал, не выставил идущему поезду задерживающих щитов.