Рассказы

Ее крепкий молодой голос барышни не из робкого десятка странно звучал в затхлой квадратной комнате коммуналки, где в воздухе плавала пыль, а под покрывало на кровати были засунуты поношенные старые тряпки.

– Я не стану с вами торговаться. Вы же студенты. Я не хочу никаких других покупателей. Цена будет, какой вы скажете.

Мы пришли втроем, чтобы купить книги. Один терял голову от книг, от имен и названий, напечатанных на переплетах. Сотни запомненных им при разных обстоятельствах книг давали ему чувство причастности к чему-то более существенному и заманчивому, чем обычная жизнь, с которой у него был до поры до времени заключен неустойчивый компромисс. Второй, требовательный, порывистый, резкий и глубокий, искал и не находил в тоскливых семидесятых, чему отдать свои силы. Он был готов увлечься любым делом, которым занялись его друзья, или просто какие-то неожиданно встреченные люди. Третий был талантливым самоучкой. Не поступая ни в какие учебные заведения после школы, он стал хорошим программистом, умел реставрировать старинные рукописи и тонко играл джаз на фортепиано. Он рано женился, завел двоих детей, и вынужден был всеми возможными способами зарабатывать деньги. Единственный из нас, он имел опыт в спекуляции.

– Я решила их отдать. Все равно они мне больше не нужны. Скоро мне вообще ничего не понадобится. Только копят здесь пыль, так что нечем дышать. Заберите их, и все.

Ее пальцы плохо разгибались и уходили в рукава. Тело как будто исчезало под вытертой кофтой и халатом. Лоб оставался гладким, молодым и крутым.

Книги, привезенные из Англии, заполняли комнату до потолка. На глаз их было тысячи три. Втроем можно было сегодня же связать их в пачки, погрузить в машину, расплатиться и попрощаться с ней навсегда. Навсегда в том смысле, в котором что-то исчезает.

Один из нас почувствовал, как действует на него ее волна, резкое сочетание молодости и дряхлости, веселья и близкой смерти, значительности и чуждости миру, который был вокруг. Он искал способ сделать так, чтобы сегодняшний день не стал последним днем, когда он ее видит.

– Нужно просмотреть книги и составить список, – сказал он.

Такая работа требовала времени.

– Прекрасно, – сказала она.

Это означало, что они будут встречаться еще три дня.

Мы снимали с полок и переписывали книги, среди которых они с мужем прожили, спрятавшись, двадцать лет, делая все, чтобы о них забыли. Им это удалось. Муж избежал репрессий и умер пятнадцать лет назад. Это была коллекция английской литературы девятнадцатого и начала двадцатого века. Здесь были романы забытого Бульвер-Литтона и книги поэтов озерной школы, полные собрания сочинений Байрона, Шелли и Китса в однотомных изданиях, «Старый моряк» Кольриджа, Диккенс, Вальтер Скотт, Теккерей, эссе Маколея, роман, написанный в молодости Дизраэли, и детектив, сочиненный для развлечения Черчиллем. Мы покупали книги авторов, владевших умами девятнадцатого века, книги Карлейля, эстета-социалиста Рескина, теоретика модерна Уильяма Морриса, книги феминисток, фабианцев, прерафаэлитов, Спенсера, опасные книжки Оскара Уайльда и трехтомный «Закат и упадок Римской империи» Гиббона в роскошных переплетах в стиле «арт нуво». Мы заносили в список и связывали в пачки полный соблазнительных идеалов и призраков прошлый век. Это был век,когда книги казались чем-то невероятно важным, а писатели – главными и лучшими людьми. В это век стало обязательным держать много книг в доме, а молодые люди начали стремиться к карьере писателя. Этот век был обманут своими писателями – романтиками, суфражистками, социалистами и эстетами. На французском и немецком языках мы нашли здесь классиков, на русском – только стенограммы процессов над врагами народа, которые были тут и на английском в переводах ее мужа.

Он снимал с полки книгу и вслух читал имя автора и заглавие. Она, сидя на кровати, покрытой мятым покрывалом, рассказывала о ней, как о последней литературной новинке. Она говорила о том, как была принята книга, кто имел успех, а кто – нет, кто исписался, кто стал наркоманом и кто была чья любовница. Как свежую новость она рассказывала, как Жорж Санд пригласила к себе Шопена, и изменила ему сего же врачом. Но – «Жорж Санд была писательница, и ей нужны были новые впечатления.» Она помнила адреса книжных магазинов, имена хозяек салонов и залы для публичных лекций. Она анализировала связи между философскими школами и литературными направлениями. Ее голубые глаза блестели. Он слушал,а потом доставал с полки новую книгу. О каждой следующей книге она говорила все больше и больше. Его друзья отошли на второй план, лишь изредка подавая реплики и радуясь приобретенному призрачному богатству.

К концу третьего дня мы увязали в пачки все книги. По списку их было три тысячи. Мы заплатили ей три тысячи рублей, что было для нас тогда немалыми деньгами, и погрузили книги в крытый грузовик. Она проводила нас до входной двери и каждому пожала руку, улыбаясь.