Рассказы

Награда

Сначала она попросила, чтобы к ней не приводили младшенькую. Хотя бы какое-то время. В последний раз Манечка ворвалась, звеня от жизнелюбия всеми своими бубенчиками, и, обежав все комнаты, обернулась:

– Бауфка, а где мой дедуля?

И ей было больно.

Потом она подумала, стоит ли приезжать старшему, Егору. Он учился в Москве, на втором курсе, и не смог приехать на похороны из-за сессии. А теперь на каникулы собирался.

Егор добрый и мягкий, но рассеянный до безобразия и нелепый в общении. С ним тоже будет больно. Впрочем, это теперь неизбежно.

И она всё-таки стала ждать Егора.

Надо было приготовить к его приезду что-нибудь вкусненькое, салатик попраздничнее. Но как только она начинала мысленно перечислять необходимые для салата продукты, мысли рассыпались, терялись и даже как-то пачкались, и уж точно не хотели собираться в фарфоровый с цветочком салатник. Тогда она решила сварить хотя бы суп, положила в кастрюлю кусочек мяса, поискала крышку от кастрюли, вспомнила, как они возвращались из Ставрополя от брата, и та пробка от бутылки в купе до сих пор втиснута в ушко кастрюльной крышки, и снова стало тяжело и прохладно в груди и захотелось поплакать.

Поплакать было необходимо, как необходимо бывает потереть ушибленное колено. Поплакать, себя пожалеть, повспоминать. Чаю хватит уже, а то опять давление, но она машинально поставила кипятиться чайник и пошла доставать из-за кресла пылесос. Только работой привыкла она спасаться от любых мыслей, от любых неприятностей и от горя. Тщательно, тщательно, и под кроватью. Надо бы попросить, чтобы Егор или Костя выбили ковры на снегу. Народу на поминках много заходило, кто-то не разувался, а ковры теперь…

Пена из кастрюли убежала, залила только что отмытую до блеска плиту. Тут уж как не заплакать? Обжигаясь и чертыхаясь, она согнала тряпкой горячую жижу в один угол и махнула рукой.

Ничего не хочу. Выключила газ, пошла, села на диван. Долго сидела, уставившись в нарисованные на обоях фрукты. Потом потянулась к тумбочке, открыла дверцу, ухватилась за бархатную корочку фотоальбома. Хлоп! И один за другим вывалились все четыре: два старых, полинявших фолианта (это молодость), один коричневый глянцевый (это Костино детство) и ещё один тонкий, цветастый – с внуками, Егором и Машенькой. Некоторые фотографии выскользнули из своих домиков и улеглись рядом с брошенным посреди комнаты пылесосом.

Тихонько плача и невнятно ругаясь, она опустилась на колени, потом на четвереньки, чтобы собрать, но словно холодный мыльный пузырь лопнул где-то слева под мышкой, и потекла из него красновато-бурая боль, разливаясь по всему телу, не давая дышать и смотреть, мешая даже хоть о чём-то подумать.

Бабушкин дом был как раз по пути от вокзала. Тем более, Егора пошкрябывала изнутри совесть за то, что не выбрался раньше – поддержать и утешить. Поэтому он решил заскочить сначала к ней, а потом уж к себе.

Её не было дома, хорошо, что ключи не забыл. Сначала резко пахнуло лекарствами, и сразу после запаха бросился навстречу вошедшему беспорядок – так на неё не похоже. В прихожей на стуле какие-то бумажки и справки, в комнате бельё, фотографии на полу.

Егор приблизительно всё понял и сразу же к телефону:

– Пап, я тут у бабушки. Что…

– Егорыч, дуй домой, бабуля в больнице, – на бегу деловито бросил отец. – Хотя, хочешь, посиди там, дождись меня – я вещи кое-какие заеду захвачу, а потом к ней. Всё, давай.

– А что с ней? – крикнул Егор в щель опускаемой на рычаг трубки.

Послушал короткие гудки, принюхался вопросительно и сам себе ответил: кажется, сердце.

Ну нет, только бы не бабуля. Он разделся, сунул нос в холодильник и, жуя кусок колбасы, пошёл рассматривать место происшествия. Видимо, это сборы в больницу. Справки. На «Скорой» её увезли?

Фотоальбомы Егор покидал на диван и стал подбирать отдельно валявшиеся фотографии. Это откуда же? Из какого? Эх, дедуля, дедуля… Он забрался с ногами, устроился поудобнее и приоткрыл бархатную обложку.