Рассказы

«Уважаемый товарищ Кириков!

Вы поступили правильно, прислав на экспертизу в Главную филателистическую контору эту марку. Специальная экспертная комиссия установила, что это действительно так называемая „Розовая Гвиана“, марка очень редкая и имеющая большую историческую ценность. Горячо поздравляем Вас с необычной находкой и сообщаем, что мы командировали нашего сотрудника с Вашей маркой в Главную контору Международного почтового союза в Женеве (Швейцария) для окончательного установления подлинности марки.

О результате мы Вам сообщим.

С уважением и пожеланием новых интересных находок.

Черенцов,

эксперт Главной филателистической конторы».

Через полчаса мы сидели в тихом и пыльном кабинете Гуковского. Синий вечер густел за окном. На столе горела лампа под зеленым абажуром. Алексей Николаевич принял нас, как старых хороших знакомых. Глаза его блестели и смеялись, когда он читал письмо.

— Вот видите! Я не ошибся. Дорогие мои, вы даже не представляете себе, какой шум поднимаете среди филателистов всего мира! Третья «Розовая Гвиана»! И найдена где? В Советском Союзе. Кем найдена, спрашиваю? Мальчишками, пионерами.

Он положил письмо на стол и обнял нас за плечи.

— Алексей Николаевич, это правда, что она самая первая в мире? — спросил Орька.

— Нет, друзья. Самая первая — «Королева Виктория». А «Розовая Гвиана» самая дорогая марка, — сказал Алексей Николаевич. — Не так давно с третьей «Розовой Гвианой» произошел трагический случай — она стоила жизни бедняку индусу.

— С третьей? Почему с третьей? Ведь третья же наша! — сказал Орька.

— Нет. Третью «Розовую Гвиану» нашел Джаган.

— Так, значит, наша — четвертая?

— Нет. Ваша третья.

— Почему?

Алексей Николаевич поудобнее уселся в кресле.

— Третья была найдена в Индии. Там, в городе Майсуре, в центральном почтовом отделении служил тихий, незаметный чиновник Джаган…

Когда Алексей Николаевич кончил рассказ, Орька посмотрел на меня и сказал:

— Понял теперь, что такое филателия?

— Понял, — ответил я.

* * *

Через несколько дней все в нашем классе знали о необычайной находке Орьки Кирикова, о том, что сейчас ее рассматривают международные эксперты в Швейцарии и что скоро из Женевы должен прийти ответ.

Орька ходил сам не свой от гордости и всем рассказывал о том, как он выменял у незнакомого мальчишки коробку старых марок и нашел среди них «Розовую Гвиану». Он всем показывал письмо из Москвы, и скоро его так зачитали, что некоторые строчки совсем стерлись.

А потом вдруг он позвал меня в парк, и мы ушли далеко, в самый конец липовой аллеи, и сквозь заросли терна и алычи пробрались на маленькую глухую полянку.

Орька сорвал длинную травину и начал ее жевать. Он о чем-то думал, прищуривая глаза. Затем сказал:

— Я не хочу продавать марку.

Я даже подскочил от неожиданности.

— Почему?

— По-моему, это нечестно: продавать марку государству.

— Почему — нечестно? Ведь ты ее нашел. Как золотой клад. Ведь находят же золотые клады и сдают их государству. И государство платит премию тому, кто нашел. Об этом даже в газетах пишут.

— А я хочу по-другому, — сказал Орька. — Я хочу подарить марку государственной коллекции.

Я молчал. Меня будто водой окатили. Я смотрел на Орьку во все глаза и никак не мог понять, шутит он или говорит всерьез. Ведь если он подарит марку, то у нас не будет ни автомобилей, ни велосипедов, ни фотоаппаратов — ничего не будет.

— Орька, — сказал я, — ты это взаправду?

— А ты думаешь? — сказал он.

Мы помолчали.

— Я подарю марку государственной коллекции и откажусь от премии, — сказал Орька. — Я несколько дней думал. Ведь это просто случай, что она попала в мои руки, понимаешь? Зачем же пользоваться глупым случаем, чтобы брать с государства деньги?

Я молчал. Я искал хоть какое-нибудь доказательство, чтобы разубедить Орьку. Все-таки это его заслуга, что он нашел эту марку и определил ее по каталогу. Не встреть он тогда в магазине того мальчишку, и марка пропала бы и для Орьки, и для государства, и для всего мира. Мальчишка-то, судя по всему, ничего не смыслил в редких марках. Но все доказательства казались мне почему-то слишком слабыми.

— Все-таки ты дурак, — сказал я наконец.

— Может быть, — сказал Орька.

И мы разошлись.