Рассказы

- А вам не на что пожаловаться. Специально обученные люди вас прикрывали по мере надобности, в том числе – чинили вашу машину и зачищали гостиницу от буйных мелкоолигархов. Происходило примерно то, что и ожидалось. Феномен себя проявил. Это очень… хм… сильно написано, - сказал мужчина, укладывая брошюру во внутренний карман короткого пальто. – Впечатляет, хотя и не сразу это понимаешь. Правда, не везде корректно исторически. Да, Андрей Заренский расстрелял своих жандармов. И – да, один из них остался жив, но долго добирался до врача, шел в полуобмороке, терял кровь. Пулю он так и носил в себе до самой смерти – хирург не смог ее вынуть. Парадокс: Заренский играл на руку большевикам из чистого авантюризма, а Шкруевич искренне считал его эмиссаром «иных властей». Нет, Шкруевич и Заренский – разные люди; вы ведь много об этом думали? Шкруевич потому и выжил, что ожидал нападения и под шинель надел броню. Своим мощным умом он вычислил «иные власти» по каким-то их действиям, но подготовку революции в России приписал им ошибочно. Влияние сообщества было тогда не столь велико и распространялось больше в Европе. Так или иначе, Шкруевич вмешался, но ликвидировать Заренского не сумел. Тот увидел кольчугу и выстрелил Войтеху за шиворот, пуля прошла наискось и засела в грудине.

Собственно, Шкруевич не был ни фанатичным монархистом, ни даже патриотом. Он постоянно находился в конфронтации с церковью, и его карьера грозила пойти насмарку. Но он точно знал, что смена правительства повлечет развал аппарата разведки, нелегалы окажутся не у дел. Я подозреваю, что Шкруевич имел доступ к агентурным донесениям высшей степени секретности и кое-что придерживал, так сказать, для себя. Фильтруя массивы данных, он распознал что-то значимое, фундаментальное, могущее привести к научному прорыву. Пусть даже он хитростью примкнет к большевикам и станет новым распорядителем государственных тайн, целевые поставщики информации канут в Лету. Поэтому он был заинтересован в том, чтобы сохранить царский престол и свои привилегии хотя бы временно: фактически он стоял на пороге величайшего открытия за всю историю человечества.

Каким-то способом Шкруевич нашел лазейку за барьер белкового существования. Он сумел превратить буквы и символы в своего рода машинный код, содержащий информацию не просто о его личности, но и о телесной оболочке. Но для того, чтобы сойти со страниц брошюры, ему требовался донор – восприимчивый, в идеале – гиперсенситивный читатель.

(Так вот, вспомнил Бобров, почему Шкруевич настаивал, чтобы текст верстали без малейших изменений! И вот почему он, а после – его племянник намеревались разослать копии брошюры экстрасенсам: ведь кто может быть восприимчивей?)

- Вы правы, - угадал его мысли пожилой мужчина. – Кандидатуры подобрали одну другой лучше. Но это было потом, когда заполучили брошюру. Искали долго. Бронислав задействовал прежние связи во внешней разведке, и ему раздобыли ту, что осталась в архиве Войтеха. Они надеялись ЕГО вернуть. В порядке эксперимента, отнюдь не из милосердия. Думаю даже, что Бронислав вынашивал идею лично посчитаться за свое тяжелое детство: с него бы сталось, он участвовал в спецоперациях и после них крайне специфически воспринимал реальность. Вдобавок, на войне он стал крупным спецом по части полевых допросов; у себя на даче он зачем-то сделал звукоизоляцию в подвале. Нельзя исключать, что по возвращении Войтеха ждали изощренные пытки. Бронислав и племянника натаскивал соответственно…

- Оба они погибли… - Бобров сорвался на фальцет. – Вы-ы… знаете, что погибли?

- Да, мне докладывали, - равнодушно ответил пожилой мужчина. – Счастливчики. Задуманное могло у них получиться, и вот тогда… Ну, вы на себе прочувствовали, каково это. Бронислав с Глебом мнили себя потомственными колдунами, но в сравнении с Войтехом стоили ноль плюс ноль. Он был незаурядным, очень эффективным гипнотизером и практиковал манипуляции с подсознанием; но это умеют и начинающие психиатры, а Шкруевич замахнулся на невообразимое – посягнул на саму смерть. Неспроста он посещал казни и проводил в камерах приговоренных много больше времени, чем предписывали его должностные обязанности; там он нарабатывал и оттачивал свою методику. А испытал ее на Сапове, подсунув ему какое-то чтение. Сапов, разумеется, сути не усвоил, но угрозу ощутил. То чудовище, которое обрушило на него купол часовни – второе, третье или десятое «я» Шкруевича; «я», в котором он был монстром, одержимым жаждой убивать. Вам же, любезнейший, несказанно повезло: ваше подсознание впитало лишь выстраданное первое «я» – подстреленное, волочащее ноги - и периодически давало ему жизнь.

Бобров, завороженный, уставился на «попутчика».