Ты смотри когда-нибудь повнимательнее на лица, когда мимо тебя по тропинке идут, возвращаясь из города, потные люди с узелками и корзинами провизии. В особенности посмотри на женщин, на тех, которые одеты побогаче. Что ты в них увидишь? Обрати внимание на то, как смотрят их глаза... Как они смотрят! По равнодушным взглядам ты прежде всего увидишь, что самое ценное для них - это твердая опора в жизни. Они ее имеют, и больше им не нужно ничего.
Все силы их ушли на нее. Вот на этом-то мы и попадаемся. Продаем за нее то, что не имеет цены.
Ох, эта твердая опора... Вот ты тоже ведь твердая опора... а что в тебе есть? Сухое, без тепла и жизни дерево, которое торчит из земли, пока (ты уж извини меня, я говорю это для примера), пока тебя не выкорчуют и не бросят в печку. Тогда ты кого-нибудь еще согреешь хоть на один час.
И они все такие, что стремятся только к твердой опоре и хватаются за нее прежде всего и главнее всего.
Но ты понимаешь, какая охватывает радость, когда у человека раскроются глаза души его, и он вдруг бросает все! Бросает ради того, что он нашел, как нечаянное чудо, как редкое сокровище, которое, прежде видя, не видел.
Это вот та самая радость, старик, от которой люди плачут. И только через эти слезы изредка узнают что-то о своей душе, которую забыли...
Душу забыли, старик... Оттого и потеряли то, чем могли бы владеть всегда, а не в редкие только моменты.
А все потому, что серьезные мы люди. Детского побольше носить бы в себе...
Солнце село. По спокойной глади реки на глубоком месте ходят круги, и выплескивается мелкая рыба. Я, обняв одной рукой пень, задумался и смотрю вдаль, на луга и на рассеянные за ними деревни.
- Милый старик,- говорю я,- ты все-таки был свидетелем одной из редких минут. И я тебе обещаю, что, вероятно, завтра я приду опять к тебе сюда и вместе с тобой прочту одно письмо. Я думаю, что завтра я его уже получу.
Даю тебе слово, что я не распечатаю его раньше, чем приду сюда.
Завтра ты будешь свидетелем того счастья, о котором я тебе говорил. Оно бывает, когда человек поживет с твердой опорой, а потом, как прозревший слепой, со слезами радости увидит другое.
И не в личном счастье, то есть не в довольстве тут дело, старик, а в том, что если у человека это бывает, то у него появляются совсем другое зрение и слух. Его душа в это время начинает слышать то, чего не слышала никогда...
VII
Письмо в узком, твердом конверте...
Я прижимаю его к груди, как будто я сомневался в том, что получу его.
Нет! Когда женщина находит то, что открывается ей, как дивное откровение, сомневаться в этом нельзя.
- Вот видишь, старина, я сдержал свое слово: нераспечатанное, смотри,говорю я, показывая пню конверт.- А ты скоро приобретешь большую мудрость, если у тебя перед глазами будет проходить человеческая судьба. Смотреть со стороны за судьбой человека, это дает кое-что от мудрости. В особенности, когда ты видишь его в печали и в радости. Человек между этими двумя точками, старик. И чем больше они удалены друг от друга, тем больше человек.
Вот какие дела-то...
Я сажусь за пень, глажу его по ободранному боку рукой и думаю о том, что еще вчера я сам был с ободранным боком...
Мне не хочется распечатывать конверт, чтобы дольше пожить этими минутами, когда уже обладаешь счастьем, оно у тебя в руках, но ты его не знаешь в подробностях.
- Ну, так и быть... Вот этот клочок конверта я засуну тебе за кору. Ты сохрани его на память о человеческом счастье. И вслушайся получше в эти слова:
"О человеческом счастье..."
Вот что она мне написала:
"Мой милый, мой нежный друг! Я благословляю судьбу за то, что она дала мне пережить, когда я встретилась с вами, и мы потом стояли на лестнице.
Все прошлое всколыхнулось в моей душе и наполнило ее до краев блаженством такой остроты, какого я не знала никогда...
Сокровище мое родное! Когда я увидела тебя, услышала твой голос, который я так любила,- все встало передо мной в неповторимой живости.
Все, все помню!
И эту ослепительно-прекрасную грозу, и нашу тропинку в Серебряном Бору, и поздние вечера, когда мы с ветками сирени возвращались оттуда. В автобусе No 4... В окна навстречу рвался влажный ветер с полей и играл моими волосами.
Все помню, до последней мелочи. Но память об этой грозе не умрет у меня никогда... Помню, как мы выбежали на площадку лестницы и оба вскрикнули при виде надвинувшейся черной грозовой тучи с зловещими желтыми подпалинами. Такой страшной тучи я не видела никогда. Но у меня была только нетерпеливая радость при виде ее. Мне казалось, что от ее грозного приближения увеличивалась наша с вами слитность, как будто мы хотели вместе сжаться перед какой-то опасностью.
И первые порывы ветра в открытое окно, и запах дождя от капель, упавших на рукав вашего костюма... Все помню!
И мне сейчас так мучительно сладко, так тоскливо прекрасно, что я плачу... Стою у окна, прижав платок к губам, глаза мои заволоклись слезами, они капают мне на руки. Но я не хотела бы сдерживать их.
Высшей радости, чем эти слезы, я не знала..."