Читаем Рассказы полностью

- В угол погнали. Вот дуют-то! - говорил солдат.- Ах, ловко. Это еще что... вот мы, когда Ерзерум брали, как налетели таким же манером на базар,куда тебе твои столики. Что тут было! Ну, что ж они не стреляют? Тут первое дело в воздух палить надо без остановки, покамест очумеют. Тогда голыми руками прямо бери.

- Что это кверху ногами-то бегает?..- сказала молодая торговка.- Вон, вон, вишь... остановилось. Опять, опять побежало.

Все посмотрели по указанному направлению. Народ, потеряв голову, бросался целым стадом то в одну, то в другую сторону, а среди этой свалки металось по базару какое-то кресло вверх ногами.

- Ох, это она, знать. Спаси, царица небесная.

- Надорвется,- сказал старичок.

- Разве можно в такое время с этакими вещами.

- Эх, стреляли мало,- сказал солдат, когда сбитую в кучу толпу на рынке стали строить в очередь,- тут бы без остановки лупить надо.

Когда все пошли, он еще несколько времени смотрел на рынок с опрокинутыми столиками и рассыпанными селедками, потом, плюнув, сказал:

- Все-таки мастера, дьявол их побери. Мы, когда Ерзерум брали, у нас хоть конница была, а эти пешии как обработали.

- Тут и без конницы хорошо выходит,- заметил старичок.- Вы Ерзерум-то этот один раз брали, а они тут по семи раз в неделю орудуют, пора руку набить.

В ТЕМНОТЕ

В разбитую парадную дверь восьмиэтажною дома вошли старичок со старушкой. Столкнувшись с каким-то выходившим человеком, старичок спросил:

- Скажи, батюшка, как пройти к швейцару бывшему Кузнецову?

- Идите на пятый этаж, считайте снизу пятнадцатую дверь. Только по стенке правой стороны держитесь, а то огня по всей лестнице нет и перила сломаны.

- Спасибо, батюшка. Старуха, не отставай. Права держи. О господи, батюшка, ну, и темень...

Некоторое время было молчание.

- Да не лети ты так! Чего понесся, постой, говорю!

- Что ты там?

- Что... запуталась тут где-то...

- Вот еще наказание. Говорил - сиди дома. Куда нечистый в омут головой понес? Ой, мать, пресвятая богородица, и чем это они, окаянные, только лестницу поливают? Начал по дверям считать, поскользнулся и спутался. Вот и разбирайся теперь, сколько этажей прошли...

- Да куда ты все кверху-то лезешь?

- А ты думаешь, на пятый этаж взобраться все равно, что на печку влезть? Черт их возьми, нагородили каланчей каких-то, чисто на Ивана Великого лезешь. Что-то даже голубями запахло.

- Ты смотри там наскрозь не пролезь.

- Куда - наскрозь? Ой, господи, головой во чтой-то уперся... Что за черт? Куда ж это меня угораздило?.. Даже в пот ударило. Хоть бы один леший какой вышел. Прямо как вымерли все, окаянные...

Бывший швейцар, переселившийся из своего полуподвала в пятый этаж, садился вечером пить чай, когда на лестнице послышался отдаленный крик. Через минуту крик повторился, но уже глуше и где-то дальше.

- Кого это там черти душат? Выйди, узнай,- сказала жена,- еще с лестницы сорвется. Перила-то, почесть, все на топливо растаскали.

Швейцар нехотя вышел на лестницу.

- О господи, батюшка,- донеслось откуда-то сверху,- уперся головой во чтой-то, а дальше ходу нет.

- Да куда тебя нелегкая занесла! - послышался другой голос значительно ближе.

- Должно дюже высоко взял. Уперся головой в какой-то стеклянный потолок, а вниз ступить боюсь. Замерли ноги да шабаш. Уж на корячки сел, так пробую.

- Кто там? Чего вас там черти носят? - крикнул швейцар.

- Голубчик, сведи отсюда! Заблудились тут в этой темноте кромешной. Стал спускаться, да куда-то попал и не разберусь: где ни хватишь - везде стены.

- К кому вам надо-то?

- К швейцару, к бывшему.

- Да это ты, что ли, Иван Митрич?

- Я, батюшка, я! К тебе со старухой шел, да вот нечистый попутал, забрел куда-то и сам не пойму. Чуть вниз не чубурахнул. А старуха где-то ниже отбилась.

- Я-то не отбилась. Это тебя нелегкая занесла на самую голубятню.

Швейцар сходил за спичками и осветил лестницу. Заблудшийся стоял на площадке лестницы, в нише, лицом к стене и шарил по ней руками.

- Фу-ты, черт! Вон куда, оказывается, попал. Все правой стороны держался. Лестница-то вся обледенела, как хороший каток... того и гляди.

- Воду носим,- сказал швейцар,- да признаться сказать, и плеснули еще вчерась маленько, а то, что ни день, то какая-нибудь комиссия является,- кого уплотнять, кого выселять. Тем и спасаемся. Нижних уплотнили, а до нас не дошли - так вся комиссия и съехала на собственном инструменте.

- Надо как-нибудь исхитряться.

Все спустились в квартиру.

- Ну и страху набрался,- говорил гость,- думал: ума решаюсь: где ни хвачу рукой - везде стенка...

- Спервоначалу тоже так-то путались,- сказала жена швейцара,- зато много спокойней. Сами попривыкли, а чужому тут делать нечего.

- Это верно. А то какой-нибудь увидит, что чисто, сейчас тебя под статью подведет, и кончено дело.

- Не дай бог...

- А вот хозяин мой этого не понимает, все норовит чистоту навести.

Швейцар молчал, а когда жена вышла на минуту в коридор, сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза