- Сами. Ну, садитесь. Мы на всякий случай лишнюю лошадь захватили, думали, с вами еще кто-нибудь приедет. Катя, ты садись сюда, втроем поедем. А Звездочка порожняком пойдет,- говорила девушка пониже.
Стали усаживаться, причем Волохов почувствовал себя как-то неловко, когда девушки, усадив его в сани, стали укутывать ему тулупом ноги.
Он не знал, как к ним относиться. В последние годы, когда уже прошла целомудренная романтика юности, он на каждую женщину смотрел с точки зрения возможности интимного сближения с ней в обмене взглядами, в нечаянном прикосновении руки.
К этим девушкам он не знал как относиться, ввиду того, что они были в валенках и платках: относиться ли к ним как к женщинам, или как к посланным за ним возницам.
В последнем случае можно было дать им закутывать свои ноги, а потом привалиться получше к спинке и дремать, предоставив им самим занимать себя.
Но он счел все-таки необходимым на всякий случай сказать что-нибудь.
- Ничего не понимаю,- проговорил он,- девушки меня, мужчину, усаживают, укрывают ноги тулупом и везут за кучера.
- О, нам не привыкать, мы ведь деревенские,- сказала девушка пониже и крикнула: - Катя, садись, садись!
Идя рядом с санями, с вожжами в вытянутых руках, она вывела лошадь на дорогу, прыгнула на ходу в передок и, стоя, как кучер, погнала лошадь, оглядываясь назад - бежит ли Звездочка.
- Шура, ты поезжай кругом, а то полем дорогу замело,- сказала Катя, которая села как-то на край, точно боясь стеснить гостя, и даже не закрыла тулупом ноги.
Волохов подумал о том, что хотя они и в валенках, но они представительницы того самого нового поколения, которое не знает ни морали, ни стыда, а потому могут быть интересны с этой стороны. И кто знает - может быть, неприятно начавшаяся поездка кончится совсем иначе. Тем более, что, может быть, валенки они надели только на дорогу.
Он просунул свою руку между спинкой саней и спиной высокой тоненькой Кати, обнял ее за талию и потянул к себе, как бы крепче ее усаживая.
Девушка, обернувшись к нему, улыбнулась и сказала:
- Вы думаете, я вылечу? Нет, мы привыкли.
Волохова это охладило: во-первых, она ничего не поняла, а во-вторых, эта фраза: "Мы привыкли"...
Точно ямщик говорит про себя во множественном числе. Но в то же время в тоне ее было что-то ласковое и простое.
VII
Шура, правившая лошадью, постоянно покрикивала и погоняла лошадь вожжами, встряхивая их по-женски обеими руками. Все что-то говорила, то и дело раздавался ее веселый голосок и смех.
Катя была тише. Она больше сидела молча, задумчиво глядя перед собой в туманную даль ночной дороги.
Ветер дул с правой стороны и наметал на дорогу длинные косицы. Визжавшие подрезами сани, въезжая в косицу, переставали визжать, мягко и тяжело переезжали нанесенный снег.
Впереди саней странно высоко чернел колеблющийся круп лошади с отдувающейся в сторону гривой. Вдали сквозь метель неясно что-то чернело, обманывая зрение и двоясь в слезящихся от ветра и напряжения глазах: то ли это была стена ближнего строения, то ли - дальний лес.
Когда сани поворачивали, холодный резкий ветер начинал дуть прямо в лицо и забираться за воротник.
Волохов сидел и думал о том, что на каждом шагу приходится делать теперь то, что ему глубоко противно. И все ради денег.
Вот он едет увеселять этих представителей новой жизни, вернее, представителей смерти когда-то великой страны. И должен делать вид, что он их сторонник.
И так в продолжение восьми лет жить только одной ложью, только одной неправдой! Это ужасно. Оттого так серо и противно все кругом. И вот эти, наверное, полуграмотные девицы - учительницы,- чему они могут научить? И чуть не каждый месяц у них съезды. Все только съезжаются, а дела, конечно, никакого нет.
Сани круто повернули. И ветер, дувший справа, стал дуть слева с еще большей силой.
А когда кончилось поле и подъехали к парку, стало вдруг тихо за деревьями и тепло. Сквозь черные стволы весело замелькали огоньки, и Волохову это напомнило далекое детство, когда он приезжал, бывало, из гимназии и, проезжая по деревне с ее сугробами, кучами хвороста у изб, с замирающим от нетерпения сердцем смотрел на мелькающие огоньки родительской усадьбы.
А через минуту, путаясь в полах отцовской шубы, обыкновенно высылавшейся на дорогу, вбегал в старые с большими стеклянными рамами сени, оттуда в переднюю, пахнущую натопленной печкой, и сразу его охватывал знакомый, так волнующий запах родного дома.
О, сколько свежести и радости тогда было в жизни!
На горе около парка, у какого-то темного строения, стояла кучка людей, вышедших, очевидно, навстречу.
- Везете? - крикнули оттуда.
- Везем, везем! - закричала Шура и, оглянувшись на Волохова, сказала:
- Вот как ждут вас.
Волохов промолчал.
Сани поравнялись с встречавшими.
- Садитесь на задние! - крикнула Шура и ударила по лошади.
Молодежь со смехом повалилась на ходу в задние сани, раздался смех, визг. Кто-то вывалился в снег.
Еще веселее замелькали сквозь деревья огоньки усадьбы, и показался освещенный фасад белого двухэтажного бывшего помещичьего дома.
VIII