Рассказы

- Ну что ж, песня - она душу греет...

Возможно. Песни в их кругу были приняты хорошие, про дальние дороги, расставания, тоску и ожидания встреч - Сережа хорошо играл и пел, голос у него негромкий, на глубокий, чуть хрипловатый. Что же он особенно любил? Ах да, вот это: "Мама, мама! Просто я дежурю, я дежурю - по апрелю..." Как это можно дежурить по апрелю? Дежурить можно по станции, по министерству, но по апрелю - это как?

- В этом он был мастер, - усмехнулась Вероника, поглядывая на гадалку, которая, подавшись к свече, поводила над жидким огоньком ладонями. - И в газете своей все первоапрельские шутки придумывал. То статью напечатал о том, что рухнула Пизанская башня - и фотографию развалин туда же тиснул. То сочинил, что "Титаник" подняли со дна, отремонтировали и пустили в плаванье. Еще что-то... Ах да, написал как-то, что на Тишинском рынке пиво продают по старым ценам, по тридцать семь копеек за бутылку - скандал вышел страшный, народ чуть в щепки этот несчастный рынок не разнес: где, мать вашу, наше пиво?

- А было ли хорошее? - гадалка, окунув пальцы в баночку с каким-то порошком, посыпала щепотку на огонь, свеча отплюнулась мелкими, пушистыми искорками. - Между вами - было.

Вопрос... Наверное - да. И наверное, именно в том, что все у него происходит с бухты-барахты. То прибежит вечером - шевелюра дыбом, глаза горят: "Айда завтра в горы! На лыжах кататься! Да черт с ними, с планами! С заказом билетов черт! Улетим как-нибудь! - и - бах! - на колени. - Ну милая, я тебя умоляю!" Все отпуска - так. То в горы, то на море, то куда-то за Полярный круг, на Северный Урал... Но, положа руку на сердце, в этих внезапных и нелепых побегах от домашнего уюта была своя прелесть.

- А не ты ли, моя хорошая, виновата?

- Кто знает, - пожала она плечами. - Возможно. Просто однажды сказала ему: все, Сережа, я устала от такой жизни. Он не хотел уходить. Потом все-таки ушел. Он в общем-то человек тонкий, понимал, чувствовал мое настроение... - она помолчала, потом резко поднялась с пола, тряхнула головой: - Ну все, хватит с меня этого бреда. Я пошла, - на пороге обернулась, прищурилась: - И знаешь что... Не называй меня так - моя хорошая. Я не хорошая. Я вздорная и глупая баба, дошло?

- Эй! - донесся до прихожей тихий голос гадалки. - Ты губы-то подкрась. Волосы поправь. Тебя ведь дома, как обещано, твой суженый ждет.

- Ой, ну прекрати ты нести ахинею! - и вышла, громко хлопнув дверью.

Но едва шагнув за порог, остановилась как вкопанная, принюхалась - потревожил какой-то новый, выпадавший из традиционной обоймы привычных домашних запахов, аромат - терпкий, отчетливый, жесткий. Так пахнет мужской одеколон. Чувствуя, как дыхание вдруг перебилось и ноги сделались ватными, заставила себя пройти по коридору. Налево - кухня, дверь распахнута, на табуретке у стола сидит, закинув ногу на ногу, Сережа: старые джинсы, вылинявшая полосатая майка, шлепанцы - его вечная домашняя одежда, которую она полтора года назад упрятала подальше в шкаф с глаз долой.

- Привет! - как ни в чем ни бывало, широко улыбнулся он. - Вот здорово, что ты пришла, - он облизнулся, почмокал губками. - Кстати, а что у нас сегодня на ужин? Жрать охота, сил нет.

- Этого не может быть... - ошарашено прошептала она.

- Ты о чем это? - удивленно моргнул он, приоткрыв рот - он слишком картинно сыграл эту сценку, и она начала догадываться; и окончательно догадалась, когда он, обняв ее за плечи, повел в гостиную, толкнул дверь, открывая ее взгляду торжественно накрытый стол с массой всякий вкусностей, шампанским. - Как это мило! - расхохотался он, приветствуя гостей. - Какая трогательная неожиданность!

Средних лет мужчину она прекрасно знала - Кондаков, редактор этой дурацкой газетки, в которой работал Сережа, девочку - нет. Хотя... Эти роскошные черные волосы. Этот соблазнительный пунцовый рот. Этот лукавый цыганский блеск темных глаз. Колдунья? Ну, разумеется она, только теперь выглядит не столько живописно и напоминает секретаршу.

С минуту Вероника стояла на пороге, прикидывая в уме сюжет очередного Сережиного розыгрыша: тиснули, значит в своей газетке рекламку, подсунули ей в ящик, а дальше - дело техники, господи, и как это она купилась, ведь сто лет знает эту нескучную шатию-братию... Ну-ну. Решительно шагнула к столу, всплеснула руками :

- Кондаков, милый! Сто лет не виделись! Ну, чего сидишь, давай, пуляй шампанское в потолок. М-да, шампанское и сухое вино, - и нахмурилась. - А чего, водки что ли нет? - а потом украдкой наблюдала, как вытягивается лицо Кондакова.

- Так ты, насколько я тебя знаю... - недоуменно протянул Кондаков. - Вроде не по этому делу.