Впервые стало возможным переливать кровь пациентам с некоторой надеждой на то, что это их не убьёт.
Борьба за отмену смертной казни, едва начавшись, потеряла все шансы на успех.
VP 12345 был его телефонным номером, номером водительских прав, страхового полиса и номером призывной и медицинской карточек. Звали его Варрен Льюис Наулс. Ему предстояло умереть.
До суда оставался один день, но решение присяжных не вызывало сомнений. Лью виновен. А если кто в этом и сомневался, то у обвинения имелось железное доказательство. Завтра в шесть вечера Лью приговорят к смерти. Брокстон, конечно, подаст апелляцию, но её отклонят.
Его небольшая камера казалась удобной. Никто не сомневался в его вменяемости, хотя невменяемость больше не служила оправданием при нарушении закона. Три стены из четырёх представляли собой просто решётки. Четвёртая, наружная, была из бетона спокойного зелёного цвета. Прутья решёток, отделявших Лью от коридора, от угрюмого старика справа и слабоумного парня слева, имели четыре дюйма в толщину с восьмидюймовым промежутком между ними и были вложены в силиконовый пластик. В четвёртый раз за этот день Лью ухватился за этот пластик, пытаясь его сорвать. Пластик походил на гибкую резиновую подушку с твёрдой, толщиной с карандаш, сердцевиной и не поддавался. А когда он его отпускал, то пластик моментально принимал цилиндрическую форму.
— Это нечестно, — пожаловался он неизвестно кому.
Парень не шевельнулся. Все десять часов, что Лью находился в камере, парень с прямыми чёрными волосами, спадающими на глаза, и постепенно темнеющей щетиной сидел неподвижно на краю койки. Двигались только его длинные волосатые руки и рот, когда ему приносили поесть, при полной неподвижности остальных частей тела.
Старик посмотрел на Лью, услышав его голос, и проговорил с заметной издёвкой:
— Посадили невинного?
— Нет, я…
— Ну, по крайней мере честно. За что?
Лью рассказал. В голосе его всё-таки звучала нота оскорблённой невинности. Старик ухмылялся, как-будто чего-то в этом роде и ожидал.
— Глупость. Глупость всегда была главным преступлением. Если уж умирать, то за что-нибудь стоящее. Видишь того парня?
— Ну, — сказал Лью, даже не повернувшись.
— Из банды поставщиков органов.
Лью почувствовал, как у него застывает лицо. Он заставил себя посмотреть в соседнюю камеру и… Каждый нерв в нём напрягся. Парень уставился прямо на него. Своими тусклыми тёмными глазами, едва видимыми под копной волос, он смотрел на него, как мясник может глядеть на неприбранный кусок туши.
Лью придвинулся ближе к решётке, разделявшей его со стариком. Голос его перешёл в хриплый шёпот. — И скольких же он убил?
— Ни одного.
— ?
— Он только находил жертву, одурманивал и отводил домой к доку, который вёл всё дело. Убивал всегда доктор.
Старик сидел с Лью практически рядом. Он устроился поудобней, чтобы поговорить с Лью, но сейчас, кажется, начал терять к нему интерес. Его руки, спрятанные от Лью за костистой спиной, были в постоянном нервном движении, — И скольких же он поставил?
— Четырёх. Потом его поймали. Он не больно ловкий, этот Берни.
— А ты как сюда попал?
Старик не ответил. Он словно забыл о Лью, только плечи его дёргались, когда он двигал руками. Лью пожал плечами и завалился на койку.
Был четверг, семь часов вечера.
В банде помимо дока участвовали ещё трое. Берни не прошёл дознание. Другой был мёртв: упал с движущейся дорожки, когда пуля попала ему в руку. Третьего поместили в госпиталь рядом со зданием суда.
Формально он ещё был жив. Приговор вынесен, в пересмотре дела отказано, по он ещё жил, когда его везли, накачанного наркотиками, в операционную.
Хирурги подняли его со стола и вставили в рот мундштук, чтобы он мог дышать, когда его опустят в охлаждающую жидкость. Они опустили его без всплеска, и пока температура тела снижалась, что-то закачивали ему в вену. Не меньше полупинты. Температура его тела опустилась к точке замерзания, сердцебиение замедлилось и наконец прекратилось. Но его можно ещё было запустить снова Формально поставщик органов всё ещё жил. Но тут в дело вступал «доктор».