Рассказы. Девяностые годы

Динни говорил, что он предупреждал Морана: «Ребята начнут свистеть, когда увидят вас, и сэр Джон может принять это на свой счет. Мы вовсе не хотим гладить его милость против шерсти и с первых же шагов испортить все дело».

Потом рассказывали, будто именно Моран первый начал выкрикивать приветствия в честь сэра Джона, когда тот вышел из вагона, и в ответ тотчас раздались насмешливые возгласы и свист. Сэр Джон отнюдь не привык к подобным встречам и был приведен в некоторое замешательство. Тем не менее он приподнял шляпу, улыбнулся и проследовал в сопровождении приискового инспектора, полицейских чинов и членов старательского комитета сквозь шумную толпу по расчищенному для него проходу.

Члены комитета рассказывали потом, что вначале беседа носила вполне дружелюбный характер, хотя сэр Джон далеко не в благодушном расположении духа поднялся в специально отведенный для этой встречи номер гостиницы. Под окнами волновалась и шумела нетерпеливая толпа. Один из членов комитета обратился с балкона к старателям, призывая их поддерживать порядок и не позволять отдельным крикунам сбивать себя с толку.

Два члена городского совета, Бири и Раттер, изложили сэру Джону положение вещей, создавшееся в связи с событиями на руднике Айвенго и внесением «десятифутовой поправки». Их слова, казалось, произвели на него впечатление. Сэр Джон признался, что дело представляется ему теперь в новом свете. Он, мол, был в отлучке два месяца и не успел еще по возвращении обсудить этот вопрос с министром. Это звучало почти как извинение, но вслед за тем сэр Джон добавил:

— Однако у меня нет ни малейшего сомнения в том, что министр считает это постановление правильным, и я, если мне позволено высказать мое мнение, тоже полагаю, что поправка, устанавливающая предельную глубину для старательских разработок в десять футов, — правильная поправка.

Комитет старателей весьма решительно выразил свое несогласие с сэром Джоном.

— Я имел в виду, что поправка эта законна, — поспешил оговориться сэр Джон. — И думаю, что Верховный суд не усмотрит в ней нарушения существующего законодательства. Министру предоставляются большие полномочия в смысле издания постановлений.

Когда Мик Мэньон дал понять премьеру, что союз старателей требует отмены поправки и освобождения из тюрьмы старателей, сэр Джон, будучи приперт к стене, уже не делал попыток казаться любезным. Он был явно сбит с толку, но не сдавался.

После двухчасовой беседы старатели не добились от него ничего, кроме следующего заявления:

— Я считаю, что ваши соображения по поводу поправки весьма разумны и заслуживают пристального изучения со стороны правительства.

— Поступить так со старателями — вопиющая несправедливость со стороны правительства, — заявил Хэггинс с прииска Булонг.

— Мне кажется, что это очень сильно сказано, — отрезал сэр Джон.

— Безусловно.

— Я явился сюда не затем, чтобы выслушивать оскорбления, а чтобы побеседовать с вами, как друг.

И сэр Джон пустился в пространные разглагольствования, смысл которых сводился к тому, что он, дескать, ничего так не желает, как увидеть страну исследованной вдоль и поперек, и прекрасно отдает себе отчет в том, насколько труд старателей может содействовать достижению этой цели.

— Но вместе с тем, — добавил премьер, — мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы поддержать тех, кто мужественно рискует своим капиталом и отдает свою энергию на дело процветания страны… Я хочу заверить вас, — заключил премьер, — что никто не стремится так, как я, к самому тесному сотрудничеству с вами. Я хочу его. Я жажду его. Но в то же время я не стану делать того, что противоречит закону, и каждый сознательный член общества не может, разумеется, не признать, что тут я прав.

С этим никто не собирался спорить, однако разглагольствования сэра Джона имели самое отдаленное отношение к обсуждаемому вопросу.

Гул толпы за окнами рос, становился все более грозным. Раздавались громкие возгласы:

— Джон, выходи!

— Послушаем, что ты скажешь!

— Тащи его сюда, ребята!

— Старательское золото — старателям!

— Вы сами понимаете, что это не особенно приятно — принимать какие-либо решения под угрозой штыка, — заявил сэр Джон, сердито надув губы и сразу став похожим на толстого избалованного мальчишку. — Если я приставлю вам штык к груди и скажу «сдавайтесь!» — это вряд ли вам понравится… Словом, разрешите мне посоветовать вам не быть орудием в чужих руках. Я от души желаю, чтобы никто из вас не попал в тюрьму в угоду разным газетным писакам. Оставайтесь верны себе и полагайтесь на то, что в конце концов все образуется.

Делегаты были ошеломлены; с таким ни с чем не сравнимым лицемерием и тупым упрямством, прикрытым пошлой болтовней, им еще никогда не приходилось сталкиваться.

Один из старателей, которого товарищи отрядили узнать, как идет дело, и которому к концу совещания удалось пробраться в комнату, сказал осипшим от волнения голосом:

— Ваш ответ не удовлетворяет нас, сэр Джон!

— А вы член этой делегации? Вы уполномочены присутствовать на совещании? — вопросил премьер.