Рассказы. Девяностые годы

Когда на митинге кто-то сообщил, что выдан ордер на арест Мэллоки О’Дуайра, толпа заволновалась, зашумела. Впрочем, все знали, что Мэллоки умеет ловко водить полицию за нос, и потешались, вспоминая его проделки.

— Слыхали, как он вчера от конной полиции улизнул? — рассказывал кто-то в толпе. — Сидит в баре у Мак-Суини, совещается с ребятами и вдруг через застекленную крышу видит чью-то рожу. Шпик! Мэллоки обождал, пока тот не уполз, а потом благополучно смылся. Конная полиция окружила дом, а его и след простыл.

— Они думали накрыть его в «Бирже». Он зашел туда пропустить стаканчик. Так целый эскадрон полиции нагрянул. Мы выпивали за стойкой, оглянулись, а Мэллоки нет, будто и не бывало. Полицейские рыщут повсюду, все вверх дном подняли, ругаются, что их обдурили… А ребята еще подзадоривают их, хохочут; тем впору хоть сквозь землю провалиться!

Все с удовлетворением прислушивались к этим рассказам, и каждый подвиг Мэллоки встречался раскатами веселого смеха и восторженными возгласами. Шутки и поговорки, стихи и песни, которые Мэллоки сочинял для старателей, передавались из уст в уста, вселяя бодрость и уверенность в своих силах и вдохновляя на достижение тех целей, во имя которых и был созван этот большой митинг на открытом воздухе.

В окончательной резолюции, принятой митингом, которую Динни так свято хранил и с такой гордостью всем показывал, говорилось следующее:

«Если правительство откажется поступать со старателями по справедливости и исправить все причиненное им зло, собравшиеся на этом митинге клянутся немедленно перейти к действию и покончить раз и навсегда с невыносимой тиранией пертского парламента, которую терпят жители приисков».

Тысячи людей, одобрившие эту резолюцию единым могучим «ура» и восторженными кликами, разошлись по домам, окрыленные надеждой, что отныне для них начнется новая, лучшая жизнь.

Теперь политиканам Юга уже нельзя будет ссылаться на то, что «кучка бездомных прощелыг и лодырей» мутит и разжигает недовольство, или сэру Джону Форресту утверждать, что «зловредная и бесчестная» пресса якобы намеренно раздувает сообщения о растущей тяге к самоуправлению на приисках.

На этом многотысячном митинге в Калгурли высказались все слои населения. Народ, живущий на приисках, поднял свой голос. Громко и ясно он заявил, что дело старателей — это дело народа и что создание самостоятельного приискового штата — вовсе не бредовая идея горстки недовольных. Эту цель поставили себе все жители приисков, добиваясь справедливого демократического представительства и желая войти как самостоятельная единица в федерацию австралийских штатов.

Таковы были требования. Это была крепкая палица, занесенная над головой правительства Форреста.

ГЛАВА LXI

Решения, принятые на митинге в Калгурли, стали немедленно проводиться в жизнь. Тотчас же была созвана конференция в Кулгарди. На ней присутствовали представители от муниципалитетов всех приисков, и шестьюдесятью голосами против одного они высказались за отделение приисков.

Был составлен проект учреждения самостоятельного штата с портом Эсперанс. Разветвленная сеть железных дорог должна была связать этот порт с приисковыми городами внутри страны, что не только облегчило бы и ускорило доставку пассажиров и грузов, но и сделало бы Кулгарди, Калгурли и другие отдаленные поселения независимыми от Перта и Фримантла. Мысль эта распространилась с быстротой лесного пожара. Повсюду созывались массовые митинги, принимались резолюции, и, наконец, в парламент была подана петиция. Но на Юге к этому отнеслись, как к шутке, — там не понимали нужд населения приисков. Правительство, разумеется, отклонило петицию.

Правительство Форреста упорно противилось созданию федерации и этим только лило воду на мельницу сторонников отделения. В конце концов сэр Джон все же решил провести референдум, но в основу опроса был положен сбивчивый и крайне искаженный текст билля о федерации. Маневр этот никого не обманул.

Некто Морганс, магнат-золотопромышленник, представлявший Кулгарди в законодательном собрании, был и против федерации и против отделения. Избиратели решили его отозвать, но господин Морганс отказался выполнить их требование и обвинил движение в «подлости и вероломстве».

Старатели и рудокопы немало поиздевались над этим заявлением. Трудно подыскать более меткое определение поступкам самого почтенного депутата парламента, говорили они.

К тому времени отец О’Горман был уже отозван. Он собирался в Лондон и обещал довести до сведения знакомых ему депутатов палаты общин о всех невзгодах и притеснениях, которые терпит народ на приисках.

Припомнили, что Джон Морли, выступая в палате общин перед самой войной с бурами, сказал министру по делам колоний господину Джозефу Чемберлену: