Рассказы дяди Миши, одессита

— Вот вам мой номер телефона. Через сколько дней вы мне позвоните?

— Дайте мне минуту роздыху… Фу-у-у… Я думаю, трех дней мне на эту головную боль хватит.

— Договорились. Таких великолепных морщин я еще не видел! Класс! — и молодой хирург как-то хищно потер руки.

С этим его последним словом я и остался на скамейке.

— Класс, — я повторял как заведенный, — класс, класс… — И все же начал размышлять. Так. "Морщины — это вам не бородавка. Они на моем лице — как реки на карте: избавишься от них — получишь пустыню Сахару!

Вот эти, — трогал я одни, — они за войну. А эти я получил, когда воевал за квартиру. Следующие — когда у сына был "трудный" возраст. Эта прорезалась, когда заболела Мария. А здесь у меня целая их сетка — она легла на лицо, когда жизнь вдруг стала немила и хотелось только пить водку.

Прямо не биография, а география! Со всеми горами, реками, омутами, болотом и пропастями…

Эту географию, так я спасительно отвлекался от главной мысли, наверно, преподают в своей школе старые цыганки с указкой в руке. А на стене висят "два полушария" — два человеческих лица, под одним написано "Болезни", под другим — "Невзгоды".

— "Смотрите, — говорит будущим гадалкам старая ведьма и тыкает указкой, — это первая жена, это — вторая. Вот здесь вот — язва желудка. А эти крестики — алименты…"

Так что будет, если я избавлюсь от морщин?..

Сахара, Сахара!..

Вот как затейливо я размышлял, уважаемый товарищ Вадим (так он меня называл), и не скажу, чтобы мне светило какое-то открытие. Мне нужно было только выбрать из двух одно.

— Что вам сказать! — подвел некую черту в рассказе дядя Миша. — Что вам сказать!.. В Америке может случиться что угодно. Я здесь с этой историей не самый оригинальный человек, где уж мне! Я как-то прочитал объявление в газете, запамятовал, правда, в какой: "Бывший карточный шулер (пальцы уже не те) разыскивает тоже бывшего шулера, чтобы поговорить за профессию". Или еще: "Чудо в перьях ищет свою Бабу-Ягу". Представляете эту пару? Ее только рисовать тушью!

Или еще: "Пожилому человеку требуется молодой хоуматтендант, который смог бы подпевать песням Гражданской войны"…

Что было или, вернее, что будет дальше.

Я выбрал из двух одно, я выбрал сынову мебель и его новую машину. Из уличного телефона я звоню доктору, что согласен, мы договариваемся на завтра. Спрашиваю, на что мне пожаловаться дома, чтобы за мной приехала машина. Он сказал.

Ночью я охаю и стону (так. — В.Ч.) и хожу на кухню пить воду. Там я чищу картофелину и разрезаю ее на две половинки. Утром эти половинки я запихиваю за щеки — и я готов.

Шамкая, я звоню доктору. Сын убегает на работу и успокаивает меня: флюс, папа, это чепуха. Он тебе даже идет.

Я еду на машине врача, Мария остается дома — она из-за меня всю ночь не спала и еле жива.

В своем офисе доктор меня фотографирует, сестра готовит к операции. Звонит Марии: "Вашему мужу придется на сутки задержаться: воспаление десен, температура, требуется хирургическое вмешательство, уход. Не беспокойтесь, вернем старичка лучше прежнего".

Хорошо (дядя Миша как всякий одессит говорит "хорошё").

Я ложусь на стол, мне что-то колют в руку.

— Хотя бы нос вы мне оставите, — я спрашиваю, — чтобы я себя после узнал?

— Да, — говорит доктор и расплывается.

Я просыпаюсь, хирург сидит рядом.

— Передумали, доктор? Мои морщины вам не подошли? — И чувствую на своем лице бинты.

Так, в бинтах, я и приезжаю домой.

— Ой, что там было? — Такой тревоги в голосе Марии я уже 30 лет не слышал.

— Ничего особенного, — говорю, — двусторонний флюс. Детская болезнь.

Медсестра, она со мной, обещает:

— "Завтра приду сменить повязки"

— Короче. Мне окончательно снимают бинты. Сын беспокоится: "Что это с тобой, папа? Ты будто на 20 лет помолодел".

— Это я опух после операции. Пройдет.

Через неделю.

— "Да ты в самом деле помолодел!"

— Наверно, это такой флюс. Американский. Не бери в голову.

Мария смотрит на меня с подозрением.

— "Твой папа, наверно, подыскал себе кого-то моложе меня".

— Ну да, — отвечаю, — соседку. Мадам Паркинсон.

— Что вам сказать! — повторил дядя Миша и помотал головой. — Начинается самое трудное, о чем я не успел подумать: старик с дурацким молодым лицом. Ну, не так, чтобы очень, но все-таки… Я даже в панике — что я скажу сыну? Что я выгодно продал свои морщины? Так он вызовет скорую психиатрическую, и наверно, я буду не первым иммигрантом, у которого поехала крыша. И что я, кстати, отвечу знакомым, если они спросят о переменах на лице? Как на меня посмотрят — если посмотрят — мои доминошники?..

Оказывается, ответы на все мои вопросы были уже у молодого хирурга. Он успел ухватить самую суть Заокеании. Врач приехал осмотреть меня, привез с собой фотографа и двух корреспондентов из газеты и журнала и все объяснил моим домашним и журналистам. И вручил мне пухлый конверт. Он сказал при этом: