Рассказы для друзей

Говорят, там, на берегу озера Солёное, бараки были, да их разрушили сразу, как люди оттуда переехали в квартиры. Страна строилась, кипела, шла вперёд.

2015 г.

Почему я не стал артистом?

Начну с первого класса той самой четырнадцатой начальной школы, что в городе Находке, на склоне сопки. Сначала я был танцором. Танцевали мы матросский танец «Яблочко». В красивой матросской форме. У меня была почти настоящая матросская бескозырка, я ей даже гордился некоторое время. Но тут кто-то из пацанов, внимательно изучив сшитый наскоро головной убор, заметил, что внутри имеется резинка от трусов. Все стали смеяться. Да, вечером от старой пограничной отцовской фуражки оторвали козырек, материи подходящей не нашли и использовали чёрные армейские трусы. Пришили ленточки и надпись «Аврора». Я танцую, а они смеются.

Больше не танцевал.

А вот на следующем утреннике декламировал стихи. О Ленине, не просто про зверушек каких-нибудь или там про Деда Мороза. Ещё и автор совпал по фамилии и имени со мной. Так и объявили: «Юрий Яковлев, стихи о Ленине. Читает ученик первого класса Юра Яковлев».

Мы долго репетировали перед этим с учительницей. Особенно вот это место:

«И сказал отец тогда

Ласково и строго:

– В жизнь сынок шагай всегда

Ленинской дорогой!»

–Ну что ты так тихо мямлишь: «Ленинской дорогой»?–возмущалась учительница.

–Надо громче?

–Да, как можно громче, про ленинскую дорогу.

Ну подождите, думаю. Это вам не трусы на голову надевать. Я вам себя покажу, как я умею.

И вот я читаю стихи, родители все слушают со скучающими лицами, дети совсем не слушают. Дошёл я до козырного места и так заорал: «Ленинской дорогой!», что они все вздрогнули. И дети, и родители, а потом начали потихоньку хихикать. Видно, они без понятий в поэзии.

Как-то не складывались отношения со сценой.

И в старших классах, уже в Одессе. Да, на КВН –там всё было в порядке. А вот на вечере английского языка я играл деда, который должен был говорить: «Дэвид Копперфильд?» И качать головой. Оказалось, что качать головой я не умею. Я могу головой кивать утвердительно и крутить отрицательно. А качать – получались наклоны корпусом, как на зарядке. Чуть-чуть научился перед зеркалом. К нам пришёл настоящий гримёр из киностудии, которая находилась через дорогу от школы. Он нарисовал мне морщины у глаз и приклеил усы и бороду. Получился какой-то монгольский старичок.

–Тебя разгримировать? –спросил он меня после вечера.

–Нет, я сам!–легкомысленно ответил я.

–Ну смотри, как хочешь.

Сначала я бегал по школе и заглядывал в классы, где ещё шёл последний урок. Это вызывало оживление. Потом надоело, и я попытался оторвать усы.

Но они намертво приклеились к волоскам. Было больно. Гример уже ушёл. В учительской мне дали одеколон. Я им отмачивал усы и отдирал. Не получилось. Оторвал только половину уса, которая теперь висела под носом. Поехал я домой продолжать экзекуцию. В автобусе пассажиры заглядывали мне в лицо и прятали свои кошельки подальше. Я это даже заметил. Но милицию никто не вызвал. Дома всё содрал с себя с болью. Сейчас этот процесс назвали бы красивым словом «эпиляция».

Ох и тяжёлая это профессия – артист!

А на вечере химии я был батюшкой, в чёрной рясе. Я должен был показать, как из пустого ящика вылетает, объятая пламенем, душа грешника. На дне ящика был насыпан фильтрат йодистого азота (до сих пор помню). Я в него ткну указкой, и он воспламенится. Но он недостаточно высох, мы торопились и поздно его сделали. И вот, вместо «объятой пламенем», к потолку потянулась тоненькая струйка дыма. Смех в зале. А может, душа такая тоненькая? Говорят же: «Тонкая душа поэта». Кто видел душу? Нет, так не смейтесь, будто у меня трусы на голове!

Тут ещё, как чёртик из табакерки, выскочил на сцену маленький пионерчик в красном галстуке, с заученным текстом про пламя, вознесшееся в небо. Пятиклассник нанятый, должен был меня, «священника»-старшеклассника разоблачать. Я ему знаком показываю, что про пламя лучше помолчать, но он продолжал бойко вещать зазубренный текст, при этом наступил мне на рясу и чуть не разоблачил совсем. Я сначала дергался, под смех публики. Борода на веревочке съехала на шею, как ожерелье, и я коленом треснул пионера под зад, мне казалось– незаметно, чтобы он, собака, слез с рясы. Он оказался лёгким, слетел с рясы и рассыпал йодистый азот из ящика. Под ногами послышался треск и пошёл дым. Публика была в экстазе. Школьные хулиганы с последнего ряда кричали «браво».

Явно не сложилось у меня со сценой. Да я и не жалею

2017 г.

Одесса, лето, конец шестидесятых

Лето в Одессе –это море. Когда ты наклонился, чтобы обуться, а из носа вытекает морская вода. И в ушах вода. Кто-то, как большая цапля, прыгает на одной ноге, наклоняя голову к плечу, кто-то стучит себя ладонью за ухом, чтобы она вылилась. Бывает, и выливается. Завтра опять наберётся. И это нас лечит. Вот пломбир, купленный за 20 копеек на пляже «Дельфин», приносит ангину. А море её сразу уносит за горизонт, и все здоровы.