Рассказы геолога

– А это уже продукт ее первичного переотложения. – говорил он как-будто обрадовано. – Смотрите: глина полна обломков вулканических пород. И цвет водных метаалюмосиликатов марганца и железа… Очень… очень… – что "очень" он не договаривал.

С лихорадочной поспешностью он пробовал породу на ощупь и на вкус, раскатывал в ладонях глиняные колбаски, рассматривал в лупу мелкие включения, отбирал и отбирал образцы. Андрей и Нюкжин едва успевали конвертировать их и документировать.

– Очень любопытно, – наконец подвел итог Андрей Федорович. – Возможно, что суглинки Колымской низменности – продукт переотложения этой коры. Будете на крупных обрывах ниже по течению, посмотрите внимательно. И напишите статью, когда получите анализы.

– Давайте напишем вместе, – предложил Нюкжин.

– Не знаю… не знаю… – явно колеблясь сказал Луговой. Он был жаден до статей, но дорожил репутацией ученого и если не принимал участия в работе, то свою фамилию под статьей, как правило, не ставил. – Однако пора.

Полевой таган

…В лагере их ждали. Гостеприимство – закон тайги. А если гость высокий, то и стол широкий. Составили ящики, накрыли их клеенкой. Миски, полные вяленой рыбой, вареным мясом, свежим хлебом. Экзотически высилась банка печеночного паштета.

– Недурственно устроились, – заметил Луговой.

– Мы не можем ждать милости от природы, – солидно отозвался Полешкин.

– Правильно! Природа сейчас сама нуждается в милости человека.

– Пообедаем?! – предложил Нюкжин.

– Нет! Нет! – Луговой заторопился. – Нас ждут.

– Отведайте, – мягко попросила Ася. – Я приготовила…

Андрей Федорович взглянул на Асю, на пилотов, которые делали вид, что им безразлично. Снова перевел взгляд на стол.

– Ну, хорошо! Отведаем. Только по быстрому.

И Ася начала священнодейство. На первое она подала мясной бульон, наваристый, заправленный домашней лапшой и луковой подливой. На второе последовали котлеты. На каждой уместился бы Светланин тапочек. Рисовая каша рассыпалась отдельными крупинками. Но когда Ася поставила на стол таз и сняла с него полотенце, все ахнули.

– Пирожки!

– С ливером, – подтвердила Ася.

– Да, – сказал Андрей Федорович. – Был смысл задержаться.

Со всех сторон к тазу потянулись руки и через несколько мгновений он опустел.

– Приготовила старуха пироги, – сказал Герасим. – Старик очистил сковороду и говорит: "Что ел, что не ел". А старуха ему: "Что готовила, что не готовила!".

Легко смеяться на сытый желудок. И Андрей Федорович подобрел, не торопил. Когда Ася подала чай, спросил:

– Кофе у Вас есть?

– Нету… – как бы извиняясь сказала Ася.

– Сейчас я Вас угощу… Андрюша! Не в службу, а в дружбу.

Принеси мой рюкзак. Он там, в салоне.

Андрей направился к вертолету, а Андрей Федорович обернулся к Нюкжину и сказал, словно они и не говорили ни о чем другом, кроме как о коре выветривания.

– Обнажение хорошо бы зафотографировать.

– У нас есть зарисовка. – сказал Нюкжин. – Светлана! Покажите, пожалуйста!

Светлана принесла журнал горных выработок. Она уже успела переодеться и теперь сама выглядела как картинка – синие джинсы в обтяжку, цветные кеды, красная клетчатая рубашка-ковбойка с открытым воротом и подвернутыми рукавами. Но Луговой на нее не прореагировал, он внимательно рассматривал рисунок.

– Недурственно… Недурственно… Однако слишком художественно. Надо смотреть профессионально. – Он достал из нагрудного кармана толстый карандаш. – Вы не возражаете?.. Вот здесь мы подчеркнем границы слоев… Здесь усилим формы размыва, чтобы отличались от остальных границ… Гальку надо нарисовать чуть крупнее, неважно, что немасштабно. Главное, чтобы выделялась…

Он закончил корректуру и стал перелистывать страницы. На последней обложке разглядел свой портрет.

– О-о!.. Я вижу тут не только неживая природа!

Светлана скромно опустила глаза.

– Неужели я так выгляжу со стороны?.. А, впрочем, похоже. Очень даже! А что у Вас еще есть?

Светлана смутилась. Она не знала, как держать себя с таким человеком, как Андрей Федорович. Не получилось бы конфуза. Но Нюкжин подбодрил ее.

– Она у нас художница. Целый альбом зарисовала.

Светлана принесла тетрадь для рисования. Луговой перелистывал, пилоты заглядывали через его плечо.

Дольше других Луговой рассматривал портрет Нюкжина. Открытый лоб с залысинами. Лицо строгое, губы сжаты, взгляд куда-то мимо. А щеки и подбородок притемнены, видно, что не брился день или два. Сочетание задумчивости и небритости придавали лицу поразительную конкретность – Нюкжин в первую очередь думал о работе и только потом о себе.

Остальные рисунки Луговой перелистнул почти не задерживаясь: Полешкин у костра… у лодок… у рации… – маленький, собранный, хозяйственный и самодовольный; Андрей – с рюкзаком… с ружьем… на обнажении… фрагменты портрета. Главное – глаза. Они выражали два чувства: любопытство и влюбленность.

 На последнем рисунке был изображен Второй пилот. Он явно позировал, но в его взгляде читалось нечто схожее со взглядом Андрея.

– Отменно! Просто отменно! Вы не ту профессию избрали! – похвалил Луговой.