Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 1

    На заводской конторе пробило два часа. Мелодичные звуки небольшого медного колокола дрожащими и плачущими волнами разлились по окрестности. Тотчас в разных концах завода начали раздаваться короткие, как стон, удары сторожей в чугунные доски. Вскоре отбивание часов прекратилось, и вокруг стало мертво и тихо.

    И вдруг тишину безмолвного дома прорезали резине трели звонка.

    Олимпиада Алексеевна сорвалась с места и засеменила по направлению к передней.

    Через минуту она возвратилась в столовую, а вслед, за ней вошел, пошатываясь, пьяный и весь какой-то встрепанный Голосов.

    Он грузно опустился на стул и, тяжело отпыхивая, рявкнул:

    — Ух!

    — Где ты был? Кто тебя так накачал? — опросила его мать.

    Он взглянул на нее осовелыми глазами, ухмыльнулся чему-то, поправил усы и заговорил заплетающимся языком:

    — Кто накачал? Сделал перевязку больному, которого обожгло, и ушел играть в карты. Мне страшно везло сегодня. Прошлый раз проиграл сто рублей, а сегодня воротил их. Ух, как везло! Говорят: «Кто несчастлив в любви, тому везет в карты». Правильно, мама, это? Юношев был? Долго сидел?

    Олимпиада Алексеевна окинула его презрительным взглядом и как бы нехотя ответила:

    — Долго…

    Но затем поспешно вполголоса заговорила:

    — Он всегда подолгу сидит… Разговоры какие-то все. Говорю тебе, а ты не слушаешь… На порог бы его не пустила.

    Голосов зачмокал губами, криво усмехнулся, потер лоб и оказал:

    — Мама, Елизавета Ивановна спрашивает: почему Мария Васильевна дома сидит? Я говорю: сегодня к нам пришел Юношев, предполагали роли читать, но меня экстренно вызвали в больницу, а из больницы я домой уже не заходил. Она протянула: гм-м!.. Но как, мама, она это «гм-м» произнесла! Мне неловко стало… Мама, неужели?..

    — Что неужели?!. Говорю тебе, что не принимай его…

    В столовую вошла Мария Васильевна. Ее удивленный взор встретился с осовелым и злобным взглядом Голосова. Она вздрогнула, сделала шаг назад и тихо оказала:

    — Что это такое? Где это ты, Ваня, так…

    Голосов взметнул на нее свирепыми стеклянными глазами, ударил кулаком по столу и, сжимая кулаки, начал приподыматься и дико крикнул:

    — Молчать! Вон отсюда! Вон, дрянь!

    Мария Васильевна, с полными слез глазами, круто повернулась и почти бегом скрылась из столовой.

    — Полно! Надо трезвому… Брось! — наставительно сказала Олимпиада Алексеевна. — Ступай-ка лучше спать…

    — Мама, я не пьян… Нет, не пьян! Мама, уйди от меня. Иди спать, иди!..

    — И уйду… Ложись сам-то… Проспись…

    При этих словах Олимпиада Алексеевна поспешно вышла из столовой.

    Голосов потер лоб, сжал кулак и, грозя им в воздухе, пробормотал:

    — Управительша… говорит… дает понять.

    И, плюнув злобно на пол, встал и нетвердой походкой направился в спальню.

    Мария Васильевна в это время стояла у окна в темной гостиной и мысленно решала грозный роковой вопрос.

    «Какая мерзость! — думала она, утирая обильно катившиеся из глаз слезы. — Сердце разрывается… Что делать? Нет, больше так жить нельзя! Уйду. Пошла сплетня… Нелепая, глупая… Глупая, как все здесь… Да что! В этой яме только и жди… Здесь одна грязь… Кругом — пьяные, глупые, подлые… Бежать отсюда! Бежать немедленно!»

    Она тихо пошла в слабо освещенную ночником спальню. Голосов лежал на кровати, не раздетый, с закрытыми глазами. Торопливо и осторожно, стараясь не потревожить его, она взяла со стола часы, ридикюль, альбом с фотографиями и, открыв гардероб, хотела захватить еще некоторые принадлежности туалета. Голосов закашлял, открыл глаза и, увидев ее, начал подниматься с кровати. Она опрометью кинулась из комнаты в переднюю, схватила на ходу пальто и, хлопнув дверью, мгновенно очутилась на улице.

    Голосов с матерью долго ходили по комнатам и осматривали все углы, под столами и диванами.

    — Мария!.. Мария!.. — кричал Голосов.

    — Она ушла, — говорила ему мать.

    — Ушла! Куда ушла? Нет, она дома!

    И снова начинался осмотр комнат.

    Олимпиада Алексеевна в конце концов разгневанно крикнула:

    — Она ушла… Но никуда не девается — придет. Тогда поговоришь с ней, как следует…

    Произнеся последние слова угрожающим Марии Васильевне тоном, она ушла спать, а Голосов долго еще ходил по комнатам и все твердил про себя:

    — Она ушла! Хорошо сделала! Ушла, и отлично!

    Злоба к жене и обида, нанесенная ею, жгли его грудь. В пьяной голове у него снова явилась мысль о самоубийстве. Вспыхнув теперь в отравленном мозгу, она уже не испугала его, а навеяла соблазнительную для больного воображения картину грядущих событий. Жена ушла, чтобы оскорбить его, навлечь насмешки со стороны знакомых, унизить его в их глазах… Все скажут, что уходят не от пирогов, а от батогов. Но дело примет другой оборот, когда найдут его мертвым. Жена поймет тогда, что он любил ее, что ему была тяжела разлука с ней и он не вынес и отравился. Она будет жалеть, будет страдать и плакать. Знакомые тоже будут жалеть его и схоронят его с большой торжественностью. Жить ему все равно будет тяжело. Жена, если верить молве, изменила и ушла. Он опустился, спился и, пожалуй, скоро будет настоящим алкоголиком. Нет, чем так жить, лучше умереть!