Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

    Двадцать лет подряд сторож Иван Данилов занимается этим ремеслом обшаривания. В огромной заводской семье он стоит как-то особняком. Про него говорят обыкновенно с ненавистью и насмешкой. В течение двадцатилетней его службы у него сожгли два дома, несколько раз его били до полусмерти, два раза он лежал в больнице по полугоду от побоев. С ним избегают говорить, а если говорят, то смотрят на него враждебно и холодно.

    В глазах заводского начальства Иван Данилов стоит высоко. Его называют «верным человеком», ему дают часто награды, ему на заводской счет построили каменный дом. В больнице его лечили внимательней и кормили лучше, чем других. С ним всегда говорят ласково.

    — Ну, как дела, Федотыч? — весело спрашивает управитель, проходя через будку.

    Иван Данилов молча показывает книгу, где записывается «случай».

    — А-а-а… Опять попался Степан Осипов? Ме-р-р-за-вец. Кусок бакаута[1]… С-с-к-к-отина…

    Управитель вынимает из кармана карандаш и пишет около «случая»: «Составить протокол».

    А в шесть часов вечера Иван Данилов опять невозмутимо лазит по пазухам и по армякам. Осмотры почти всегда происходят молча. Рабочие избегают говорить с этим высоким, неумолимым человеком. Но бывает изредка, что кто-нибудь не выдерживает.

    — Разогни ногу… — говорит отрывисто сторож рабочему Карпу Архипову.

    Тот протягивает ногу.

    — Хорошенько разогни…

    — Ну, чего еще тебе… Ворона старая… — не выдерживает Архипов.

    — Разогни хорошенько…

    Архипов нехотя протягивает, и сторож вытаскивает у него из прорехи штанов два новых подпилка.

    — Это чего у тебя?

    — А у тебя не видят шары-то? Записывай знай…

    — Нашел-таки, дьявол… — несется откуда-то шепот.

    — Ведьма полосатая…

    — Крючок…

    — Подожди, голубчик…

    — Снесут башку-то…

    Из всех углов будки несутся какие-то свистящие, полные ненависти звуки… Но Иван Данилов точно не слышит и заносит в книгу кражу…

    Однажды Иван Данилов, пропустив всех рабочих, сидел один в будке и старательно выводил каракули в книге о кражах. Не отрываясь от книги, он взглянул на дверь и увидел тринадцатилетнюю Агашку, которая робко и нерешительно пробиралась к выходу. Обыкновенно, девчонок сторож пропускал почти без осмотра, особенно маленьких, работающих при сортировке или при правке железа. Но на этот раз его удивила нерешительность девчонки, и старый коршун впился глазами в ее фигурку.

    — Стой!

    Агашка остановилась и страшно побледнела.

    А он медленно поднимался со скамьи и, казалось, пронизывал девочку насквозь своим холодным и безжалостным взглядом. Потом он подошел к ней вплотную и пробежал слегка руками по ее бокам. Немного спустя, он усмехнулся и проговорил насмешливо:

    — Так не украдешь… Выкладывай!

    Агашка не шевелилась.

    — Выкладывай, говорят!..

    Агашка, дрожа всем телом, полезла за пазуху и вытащила кусок английской стали.

    — Хм… губа-то не дура… Где бог дал?

    — Я нашла, дяденька…

    — Нашла… Хи-хи-хи!

    Он сел и как-то беззвучно засмеялся. Агашка не шевелилась.

    — Ну, ступай с богом… Больше тебя не требуется…

    Агашка стояла и судорожно теребила рукав.

    — Ступай, миленькая… Хи-хи-хи! Нашла, говоришь? Хи-хи-хи! Да, много на улице стали валяется! Хм… А ты бы подальше спрятала… За пазуху… Хе-хе-хе!

    — Дяденька…

    — Чего такое, любезная…

    — Прости, дяденька…

    — П-р-ости? Хм… Выдумала…

    — Прости, дяденька…

    — Ну, ступай, милая… Не мешай.

    Он опять взялся за перо.

    — Дяденька…

    Он не отвечал. В печке потрескивали дрова, с улицы доносился шум и вой ветра. Вечер был темный и жуткий.

    — Дядень…

    — Ты уйдешь или нет?

    — Уйду.

    — Ну, и убирайся.

    Через минуту он поднял голову и посмотрел на Агашку. Она сидела в углу на лавке и судорожно всхлипывала в колени.

    — Много я видел слез-то, любезная…

    — У-у… нас… е-е-сть… н-н-ече-во… — донеслось до него.

    — Хм… есть нечего? Так-с, а где родитель-то у тебя?

    — В о-стр-о-о-о-ге…

    — В остроге? Так-с… Дочка-то, значит, по родителю пошла… Хи-хи-хи!

    — Дяденька!

    — Ну?..

    — У нас восьмеро… мамка не может одна…

    — Ну, так и воровать?

    — Прости… ради бога…

    — Не могу, любезная. У меня, милая моя, служба. А тебе не советую просить. Ты тоже за родителем пойдешь на казенное содержание. Хи-хи-хи!

    — В острог, што ли, дяденька?

    — А то куда же. Да ты не бойся. В остроге-то ведь тоже люди сидят. Окошечки там узенькие, за решеточкой железной. И солдатики под окнами ходят с ружьям. Не убежишь, любезная… Хи-хи!

    Агашка быстро встала и пошла к выходу… На самом пороге она на секунду остановилась и крикнула во всю будку:

    — Будь ты… проклят!

    Потом хлопнула дверью и скрылась,

    Иван Данилов встал, отпер дверь и посмотрел вслед Агашке. Но он ничего не увидал, кроме промозглой темноты. Ветер ударил ему в лицо и взметнул пламя лампы. Сторож запер дверь на крюк. Потом взгляд его упал на кусок стали. Иван Данилов опять усмехнулся.

    — За пазуху… Хи-хи-хи!

    И он начал писать…

    1901

А. Г. ТУРКИН