Рассказы и повести

В назначенный час к дому на Молодежном проспекте подкатил на «Чайке» Сергей Николаевич. В темно-синем вечернем костюме.

Почти все жильцы дома, как по команде, высунулись из окон дома. Еще больше любопытных было, когда Виленский появился из подъезда, слегка поддерживая под руку Мажарову.

Нина была неотразима в своем переливающемся на солнце платье и чудесных туфельках. Видно было, что волосы ее побывали в руках искусного мастера (двадцать рублей). Вечерний туалет дополнял медальон старинной работы.

Черный «лимузин» увез эффектную пару по улице к зданию оперного театра, а весь дом еще долго не мог успокоиться, обсуждая это событие.

Сергей Николаевич во время спектакля больше смотрел на свою спутницу, чем на сцену, отчего Нина смущалась, краснела.

После оперы ужинали в ресторанчике на воде. С цыганами…

– Тетя Поля! Тетя Поля! – возбужденно говорила Нина, вернувшись домой.– Он меня любит! Честное слово, любит!…

– Что, предложение сделал? – всплеснула руками Полина Семеновна.

– Нет, до этого еще не дошло. Но я ведь чувствую! Вы бы слышали, какие он мне слова говорил!…

– Конечно, это очень хорошо,– несколько разочарованно произнесла бывшая укротительница лошадей и трех мужей.– А если он ухаживает потому, что увидел, в какой квартире ты живешь?

– Тетя Поля! – возмущенно воскликнула Нина.– Не говорите так! Вы ведь сами видели, сколько у него денег…

– Ладно, ладно,– примирительно кивнула Вольская-Валуа.– Но что он сказал конкретно?

– Что хочет познакомиться с моими родителями…

– А ты?

– Но ведь они же в Павловске… Я так и ответила.

– А что,– заволновалась Полина Семеновна,– если уж разговор зашел о родителях… Кажется, дело действительно на мази… Ну, девка, ну, держись! – Вольская вдруг вздохнула глубоко и тяжело.– Небось выскочишь за Виленского и забудешь меня старую…– Она шмыгнула носом.

– Вас?! Что вы такое говорите, тетя Полечка? – Мажарова обняла тетку и закружила по комнате.– Я возьму вас с собой в Москву!

– Спасибо и на том… А вообще ты решила правильно: если хочешь зажить по-настоящему, надо уезжать в столицу. Там красота! Масштабы! И если уж положение, так положение…

Устав, они сели в кресла.

– Тетя Полечка,– глядя ей в глаза, по-дочернему спросила Нина,– скажите, как мне вести себя дальше? Знаете, хочется, чтобы он решился поскорей…

– Да, надо ковать железо, пока горячо. Но сразу вот так и не придумаешь,– ответила многоопытная Вольская-Валуа.– Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее…

Утром они просидели на кухне за чаем часа два. Говорили, обсуждали, как побыстрее заманить Виленского в сети Гименея.

Полина Семеновна предложила смелый, граничащий с дерзостью план – пригласить пожить Виленского в их квартире.

– Вы что! Да он никогда не согласится! – замахала руками Мажарова.

– Попытка не пытка,– сказала бывшая наездница.– А уж если даст согласие – тут мы его и обротаем…

Как уже было сказано, обитателей солидного четырехэтажного дома на Молодежном проспекте очень интересовали визиты в квартиру Мажаровых представительного мужчины, приезжавшего на «Чайке». Но больше других интересовало происходящее Валентину Павловну Крюкову, живущую на первом этаже.

Валентина Павловна была натурой сложной. Как все, наверное, люди, сотканные из чувств и желаний, нередко весьма противоречивых. И у каждого индивида этот комплекс всегда имеет одну-единственную направляющую, куда стремятся остальные жизненные силы. Таковой направляющей у Крюковой была зависть.

Она завидовала сослуживцам, попавшим в график отпусков в самое теплое время; завидовала женам, чьи мужья имели более высокое звание и зарплату, чем ее Юрий Алексеевич (она звала его Юликом); завидовала соседям, которые занимали двух– и трехкомнатные квартиры, тогда как ее семья прозябала (иначе она не называла) в однокомнатной. Она даже как-то искренне позавидовала своим знакомым, имя которых упоминалось в маленькой заметке в газете «Вечерний Южноморск» по поводу того, что их сынишка, унесенный на лодке во время шторма в открытое море, был спасен. Пусть мальчик был на краю гибели, но зато – слава по всему городу! А вот об ее Игоре, победителе смотра школьной художественной самодеятельности, ни одна газета не написала ни строчки! Где же справедливость?

Эти слова Крюкова чаще всего обращала к своему супругу – громоотводу и глушителю ее оскорбленного самолюбия.

Нужно подчеркнуть, что Юрий Алексеевич (Юлик) был создан природой для того, чтобы суметь выдерживать натиски супруги. И не только ее.