Рассказы и повести

Все равно коробочку с именными часами я принимал со смешанным чувством. Если бы не существовало сегодняшнего кошмарного пробуждения! Если бы…

Потом, во время перерыва, пошли поздравления знакомых и малознакомых коллег. Поздравляли, а некоторые хвалили и выступление на конференции. Видимо, приказ Генерального прокурора подействовал на воображение.

Только один человек сказал правду. Заместитель начальника отдела по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах Доронин, старейший работник облпрокуратуры. У него прошли школу многие гособвинители в области. Я всегда находил время, чтобы послушать его выступление на процессах.

– Что с вами сегодня случилось? – спросил Доронин, уведя меня в сторонку.– Я вас не узнаю…

– И я не доволен собой,– признался честно.– Не получилось выступление.

…В этот день конференция закончила работу в пять часов. До приема, назначенного Зарубиным, оставался час. Весь он ушел на устройство в гостинице.

В приемной прокурора области я был ровно в шесть. Секретарь доложила обо мне. Степан Герасимович передал через нее, что примет немного погодя. Это показалось мне недобрым знаком.

Полчаса ожидания ухудшили и без того безрадостное настроение, поубивали мою решительность. Может, я поспешил? Если муж Марины Петровны ничего не предпринял, разобравшись со своей женой сам, и вообще не собирался предпринимать, а я лезу на рожон? Удобно ли в настоящее время соваться к Зарубину со своими дрязгами, когда идет конференция и из Москвы пожаловало начальство? Здорово же я ошарашу его после всех моих возвышений.

Из кабинета облпрокурора вышел его заместитель. В приемной загорелась лампочка. Вернувшись от прокурора, секретарь сказала:

– Заходите, товарищ Измайлов.

Ковровая дорожка до стола прокурора области показалась мне необычно длинной.

– Прошу, садитесь.

Я сел. Он приготовился слушать. Как всегда, спокойный, несколько суровый взгляд. Это заставляло внутренне собираться и излагать самое существенное.

– Степан Герасимович,– сказал я,– со мной произошла неприятная история. Считаю своим долгом довести ее до вашего сведения…

Я знал, что Зарубин крайне скуп на эмоции, и все же ждал какой-нибудь реакции. Удивления, осуждения, настороженности – чего угодно. Но он ничем не выдал своего отношения к моему признанию. И только кивнул, предлагая продолжать.

Я рассказал, как вчера сложилась обстановка в поезде с моими попутчиками, почему оказался в квартире Марины Петровны и как обнаружил утром рядом с собой эту женщину…

Когда я подошел к сцене, что устроил мне хозяин дома, Степан Герасимович вынул из стола и положил передо мной пуговицу.

– Ваша?

Небольшая, с гербом, что пришиваются на рукавах форменных пиджаков. Я невольно осмотрел свои обшлага. На левом не хватало одной пуговицы. Еще вчера все были на месте, я это отлично помнил…

Уже потом сообразил, что, видимо, супруг Марины Петровны оторвал ее нечаянно, когда схватил меня за рукав. Но, увидев пуговицу на столе прокурора, я был ошарашен. Значит, этот самый Митя даром времени не терял, опередил меня, и машина уже крутится…

– Возможно, моя,– ответил я растерянно.

– Хорошо, продолжайте,– кивнул Зарубин.

– Собственно, я изложил все,– сказал я.

Степан Герасимович протянул мне бумагу, написанную от руки.

– Ознакомьтесь, пожалуйста.

Это было заявление в обком партии от некоего Белоуса Д. Ф. Суть его сводилась к тому, что жена Белоуса возвращалась из поездки к родственникам. В поезде она познакомилась с компанией мужчин, показавшихся ей порядочными. По приезде они напросились к ней в дом. Сам Белоус встретить жену не мог, так как у него было дежурство до десяти часов следующего дня (Белоус работал шофером на «скорой помощи»). Вернувшись из-за поломки автомобиля раньше, он обнаружил дома подвыпившую компанию и жену с незнакомым мужчиной в постели. После настойчивых расспросов его жена призналась, что я – прокурор Зорянска.

В заключение Белоус писал: «Убедительно прошу партийные органы разобраться в поступке гр. Измайлова и наказать. Он разрушил мою семью, воспользовавшись положением прокурора. Государство дало ему высокую должность не для того, чтобы врываться в чужие дома с подлыми и низкими целями. Если таким доверять власть, то честным и трудовым людям деваться некуда…»

Заявление было написано зло. Неаккуратным почерком, с грамматическими ошибками.

Когда закончил читать, мне казалось, что лицо горит. Зарубин выжидающе смотрел на меня. А я соображал: когда Белоус написал заявление, отнес в обком партии? Как оно успело так быстро попасть к облпрокурору?

– Первая сторона изложила свои претензии письменно,– сказал облпрокурор.– Придется это сделать и вам.

– Как видите, факты в общем-то сходятся,– с горечью сказал я.– Но сам не понимаю, как это все произошло. Даже не предполагал… Не знаю, поверите вы мне или нет…

Зарубин усмехнулся:

– Презумпция невиновности распространяется и на прокуроров тоже.

– Ну, хорошо. Что дальше? – спросил я, но понял: разговор окончен. Зарубин попросил секретаря, чтобы подали машину.– Когда представить объяснение?– поднялся я.