Рассказы и повести

– Отец Кучерявого подрядился работать в кузнице. Сын же – наш Михаил – устроился табунщиком… А что? Самое мальчишеское дело… В ту пору ему было четырнадцать лет. Правда, по его словам, был он рослый парнишка, выглядел старше… А тут немцы нагрянули… Прорвали, значит, нашу оборону… Весь табор, считай, расстреляли. Фашисты, вы знаете, цыган, как и евреев, считали нациями, подлежащими поголовному истреблению… Михаилу Петровичу каким-то чудом посчастливилось со своим табуном уйти от немцев к нашим… А тут начало формироваться ополчение. Кучерявый напросился в кавалерийский полк…

– Так ведь пацан совсем! – удивился инспектор.

– Пацан, верно. А он сказал, что семнадцать уже исполнилось… Упросил. Так попал на фронт. Дошел до Будапешта. Имеет боевые награды. В том числе орден Красной Звезды… Дважды ранен… Когда война кончилась, вернулся под Ростов, где и узнал о том, что сделали с его табором фашисты… Но горюй не горюй, а жить надо. Верно?

– Конечно,– поддакнул Жур.

– Тем более у всех вокруг горе… Пошел заготовителем в контору. Лошадник – страсть! До сих пор ни одних скачек на ипподроме не пропускает… Получилось так, что влюбился парень… Приглянулась девчонка из табора. Красавица! Знаете, какие у них бывают!…

– Знаю,– машинально подтвердил инспектор.

– Родственники поставили условие: отдадут за него, если Михаил отправится кочевать… Любовь, она на что угодно человека толкнет… Ну, примкнул Кучерявый к своим непоседам-соплеменникам… Женился… Чувствует, отвык от таборной жизни. Пытался осесть. Так тесть его кнутом так опоясал, что шрам у Михаила Петровича до сих пор через всю спину. А рубаха – пополам… Пришлось смириться… Указ об оседлости застал их табор в Понизовке, это деревня иод Южноморском… Осели, значит… Кто в колхоз подался, кто в город… А скоро Понизовка слилась с Южноморском. Михаил Петрович к тому времени уже работал на нашем заводе… Отец его еще сызмальства к железкам приучил… Кучерявый начал с ученика слесаря… И вот, видите, до мастера дорос… Классный мастер! Недавно наградили орденом Трудового Красного Знамени…

– И сколько он живет в Южноморске? – поинтересовался Жур.

– Да, считайте, более тридцати лет… Говорят, соплеменники уважают его. Даже старики. За советами приходят… У нас на заводе Кучерявого промеж собой называют «цыганским бароном». За глаза, конечно… Вы уж, ради бога, не обмолвитесь при нем. Может обидеться…

– Само собой,– пообещал Жур.– Он сегодня в какую смену?

– Сейчас на работе. Пригласить?

– Да нет. Думаю, что удобнее будет встретиться с ним дома…

– Гостеприимный. Хлебосол. Вы это увидите…

Инспектор попросил начальника отдела кадров ничего не говорить Кучерявому об их беседе. Навестить «цыганского барона» Жур решил вечером, после работы.

Старший инспектор угрозыска Карапетян вошла во двор дома, где жили Муратовы, и невольно приостановилась.

Откуда-то с высоты, словно с самих небес, доносилась тяжелая ухающая музыка. Однообразный настойчивый ритм ее действовал прямо-таки физически.

Сидящие на скамейке и греющиеся на солнышке старушки недовольно ворчали.

– С утра завел,– сказала одна.– Ни отдыху, ни покою весь день…

– Для них каникулы – для нас мучение,– вздохнула вторая.

– И ведь не оглохнет, окаянный! – сказала первая.

– Как пить дать – оглохнет! – возразила третья.– Я в газете читала… Почему у молодых ныне слух никчемный? От этих самых рокенролов проклятых…

Карапетян заметила на балконе одного из верхних этажей фигуру, созерцавшую окрестности. Сосчитала – одиннадцатый.

«Наверное, возмутитель спокойствия и есть нужный мне Максим Карабут»,– решила она.

Кармия Тиграновна вошла в дом, поднялась на лифте на одиннадцатый этаж. На лестничной площадке музыка уже слышалась как сплошной гул, в котором явственно проступал только барабан: бум-бум, бум-бум, бум-бум…

Инспектор нажала кнопку звонка девяносто первой квартиры. Но даже сама не услышала его звука. Она несколько раз утопила кнопку до упора, но все было бесполезно.

«Вот незадача»,– растерялась Карапетян, пожалуй, ни разу не попадавшая в такое положение.

Выручило то, что музыка неожиданно смолкла. Видимо, кончилась пленка. Кармия Тиграновна быстро нажала на кнопку звонка.

Дверь отворил полный паренек в потертых джинсах и майке. Толстые розовые губы, кудряшки…

«Этакий повзрослевший ангелочек,– подумала Карапетян.– Только вот кудри темные, а не золотистые»…

– Максим Карабут?– спросила она.

Карабут широко открыл перед инспектором дверь, словно Кармия Тиграновна произнесла условленный пароль.

– Я из милиции,– сказала она, пройдя в большую комнату, по углам которой были развешаны на стенах мощные колонки.

– Ветераны нажаловались?– огорченно произнес Карабут.– Но ведь запрещено рано утром и после одиннадцати…

– Я по другому делу.– Карапетян огляделась-куда бы сесть.

– Садитесь, пожалуйста,– спохватился Максим.– Конечно, если бы я крутил «Катюшу» или «Подмосковные вечера»…

– Я же сказала: разговор у нас пойдет о другом,– повторила Кармия Тиграновна.– Хотя, замечу тебе, о других тоже нужно думать…

Карабут провел пухлой пятерней по кудряшкам.