Рассказы и сказки

Однажды под вечер, возвращаясь с фабрики, она столкнулась на тротуаре с каким-то молодым человеком. Она шла напрямик, думая, что он уступит ей дорогу, но тот ни с места, и так уставился ей в лицо своими весело смеющимися серыми глазами, что она вся вспыхнула. Ривке посторонилась и быстро зашагала домой. У поворота в боковую уличку она, против своей воли, обернулась и увидела, что он стоит все на том же месте и смотрит ей вслед с тою же улыбкой, сверкая рядом белых зубов.

"Я расскажу это Ханэ", — подумала она и, однако она этого не сделала: что поймет эта бедняжка, больная Ханэ!

Несколько дней спустя Ривке встретилась с ним снова. Сердце ее стало усиленно биться, глаза стыдно поднять; она быстро прошла мимо, но так неловко, что чуть не поскользнулась на гладком тротуаре.

Удаляясь, она, кажется, чувствовала, как его светлый, веселый взгляд скользит по ее голой шее.

Это испугало ее: ей кажется, что это заметили все прохожие, ц она убежала еще поспешнее.

Как-то раз он вырос перед нею, точно из-под земли.

"Ах!" — вскрикнула она, а он стоит и загораживает ей дорогу.

— Кажется, барышня, — говорит он, — я имею счастье быть знакомым с вами.

"Барышня" сказал он ей!

Она, тем не менее, сердится и отходит от него полуиспуганно. Однако она должна признаться, голос у него очень приятный. "Золотой голос", говорит ей сердце…

С тех пор они встречаются почти каждый вечер; она с ним не говорит, молчит, но больше уж не убегает от него.

И каждый вечер он провожает ее с фабрики домой.

Они идут рядом и молчат.

Часто она не в силах удержаться и бросает на него взгляд со стороны…

"Ах, какие усики…"

На ее взгляд он отвечает еще более светлой улыбкой…

Какие у него необыкновенные глаза!.. Иной раз из них, кажется, тянутся золотые нити.

Между тем, про все узнали на фабрике: товарки подметили, и пошли разговоры.

Смеются над нею, пошучивают на ее счет.

— Молодо-глупо, — говорит кто-то, — сегодня убегает, завтра сама за ним побежит.

"Не доживете вы до этого", — думает Ривке.

— Она еще язык высунет, как овца за солью…

Ривке закусывает губу и молчит.

— И красавец же! — говорят. — Глаза, волосы!.. А нос, точно точеный! Из жилетного кармана свисает золотая цепочка чуть ли не с десятью золотыми брелоками!

Ривке это льстит.

— Может, томпак? сомневается одна.

"Еще бы!" — думает Ривке.

Другие отвечают:

— Что ты, что ты! Сейчас видно, что богатых родителей…

Тут снова пошучивают:

— Не хочется тебе романа — что ж, успеешь! Но будь умна, говори ласковые слова, бери небольшие подарки, обедом пусть угостит, конфетами… билеты в театр…

Кто-то громко смеется:

— Конечно! Бери нахрапом, как норовистая лошадь… Но в руки даваться — ни-ни!… Чтоб им пусто было!..

Наконец, раздается голос старшей работницы, у которой длинное костлявое лицо, острый подбородок и косые зеленоватые глаза.

Ривке плотнее сжимает губы, еще ниже опускает пылающую голову, и две горячие слезы падают ей на руки, занятые у машины.

Вот это и не дает ей спать.

Нет! Она ничего, ничего не возьмет!

Билета в театр — подавно нет!

Однажды она поздно задержалась на фабрике: была спешная работа. Мать прибежала ни жива, ни мертва. Когда она увидела свою дочь, глаза у нее засияли, и из них брызнули слезы. В коридоре фабричного здания у лестницы стоял дедушка и ломал руки.

— Слава богу! — бормотал он, — слава богу!

— Нет, она этого не сделает!..

Соре тоже стала собираться в город. Она ставит для старика стакан молока на столик, пододвигает к нему колыбельку с Янкеле. Ей еще нужно позаботиться о кое-каких мелочах по хозяйству… Однако она успевает еще и пожаловаться старику на плохие времена.

— Вы ведь слышали, тесть! Должна быть помолвка… последний срок… телеграфируют, что все закупили… а она, невеста, устраивает скандалы. Не хочет! Не хочет жениха из провинции… у нее, говорит она, есть варшавянин, варшавский "франтик"…

Ханэ, лежавшая все время с открытыми глазами и наблюдавшая, как с потолка одна за другой срывались мухи и разлетались во все стороны, услышав слова матери, сразу садится, ее всегда матовые глаза начинают вдруг блестеть. Она, видимо, прислушивается… Навостряет уши и открывает рот, точно глотает слсза матери.

Мать, однако, уверена, что заработок тут будет.

"Помолвка, с божьей помощью, состоится. Пимсенгольц еще постоит за себя… "Расплывшаяся Пимсенгольц" тоже молчать не станет… Ну, и коготки же у нее!"

— Прежде всего, — сказала мне их кухарка, — сделали обыск, нашли письма какого-то франтика-прощалыги и все сожгли. Потом уж ей влетело, здорово влетело! За волосы оттаскали!

Ханэ чувствует, что глаза у нее становятся влажными, лицо краснеет, она полна сострадания.

Она с плачем падает на подушку.

Соре пугается, старик подбегает к ней.

— Что такое, Ханэ? Что с тобой?

— Жалко, мама, жалко…

— Кого, дочь моя? Кого? — удивляется Соре, забывая обо всем.

— Н-н-невесту… она такая… добрая… сердечная… дает мне постоянно деньги… те деньги, что я тебе отдаю… она меня ласкает… иногда целует… Она хочет учить меня писать.