Рассказы и стихи (Публикации 2011 – 2013 годов)

Отсутствовал он минут двадцать, время незначительное, чтобы по чавкающей глине добраться до фургона старшины Карпухина и получить у него, обстоятельного, медлительного, дополнительный офицерский паек.

Старшина трижды пересчитывал каждую галету и взвешивал развесное с аптекарской точностью. В каждом получавшем у него дополнительный паек или другое довольствие он подозревал жулика, родившегося специально для того, чтобы обворовать его, старшину Карпухина, так удобно жившего в своем фургоне на кузове видавшего виды "газика".

Поэтому взвод по достоинству оценил расторопность старшего сержанта Загиддуллина, вернувшегося так быстро, да еще не с пустыми руками.

Но когда выяснилось, что Загиддуллин принес два дополнительных пайка - две пачки печенья, две банки рыбных консервов и дважды по двести граммов шпика, - взвод замер от изумления.

Каким образом у старшины Карпухина, у этого скупердяя можно получить что-нибудь в двойном размере? А ведь своровать там просто невозможно.

Старшина выдавал продукты из двери фургона. Внутрь не попал бы даже командир бригады.

Тщетно я пытался узнать, как новичок получил два дополнительных пайка. Из ответов можно было выяснить только то, что старший сержант Загиддуллин - законченный идиот. Но не мог же идиот обжулить или обворовать пройдоху Карпухина? А из ответов Загиддуллина следовало, что не произошло ничего необычного.

Мы сели ужинать. Я уже собирался нарезать только что принесенный шпик, но Загиддуллин попросил меня не делать этого.

- Знаете, товарищ гвардии лейтенант, я мусульманин, я не кушаю свинину.

Экипаж с пониманием отнесся к просьбе новичка и решил не портить ему первый ужин на новом месте.

Вскоре после ужина мы легли спать, а наказанный Загиддуллин остался дневалить всю ночь без смены.

Утром за завтраком экипажи тремя кружкáми уселись вокруг своих котелков. Я вспомнил, что у нас есть шпик. Новичку мы оказали уважение, не съев свинину во время ужина. Не станем же мы ради него соблюдать коллективную диету?

Башнер развязал вещмешок, чтобы достать сало. Но сала в вещмешке не оказалось. Я вопрошающе посмотрел на Загиддуллина.

За все время моей службы в бригаде я не слышал о случаях воровства в экипажах.

У меня не было ни тени сомнения в том, что никто из моего взвода не шарил ночью в нашем вещмешке. Кроме того, в помещении ведь был дневальный.

- Где шпик? - спросил я у Загиддуллина.

- Понятия не имею, - ответил он, уставившись в меня невинным честнейшим взглядом.

- Но ведь сюда не мог попасть посторонний?

- Не мог. Я был дневальным.

- Так где же шпик?

Взвод с интересом наблюдал за нашим диалогом. Загиддуллин задумался.

- Понимаете, командир, ночь очень длинная. А после госпиталя я еще не привык к таким большим перерывам между жратвой. Аппетит, понимаете.

Я смотрел на невозмутимую физиономию со щелками хитрющих глаз и ждал продолжения. Но Загиддуллин умолк и беспомощно смотрел на ребят, словно надеялся получить у них поддержку.

- Не слышал ответа.

- Как не слышали, командир? Неужели вы такой непонятливый? Шпик я скушал.

- Четыреста граммов?

- А что такое четыреста граммов при моем аппетите?

- Но вы ведь мусульманин и вообще не едите свинины?

- Правильно. В нормальных условиях. Но когда человек дневалит всю ночь без смены, он забывает о религии, если очень хочется жрать.

Ребята рассмеялись. Лучше всего, подумал я, прекратить разговор о шпике.

После завтрака пошел к адъютанту старшему выяснить, кого именно он внедрил в мой экипаж. Капитан знал только, что Загиддуллин направлен в бригаду из запасного полка, куда он был выписан из госпиталя после ранения.

- И это все? - возмутился я. - Мне ведь положен хороший командир орудия!

- Правильно. Посмотри на его морду. Разве ты не видишь, что это отличный танкист?

Не знаю почему, но я не возразил капитану.

У ремонтников я нашел полуметровый кусок фанеры и, прикрепив к нему лист бумаги, соорудил нехитрое приспособление.

Танки с развернутыми кзади пушками были вкопаны в землю. Они стояли на двух продольных бревнах, словно в гаражах, перекрытые брезентовыми крышами, а вместо ворот были соломенные маты.

По приказу командующего бронетанковыми войсками фронта после каждого выезда мы должны были не просто чистить танк, но из каждого трака выковыривать грязь и протирать траки до одурения, чтобы, не дай Бог, когда этот сукин сын вдруг нагрянет в бригаду и станет проверять, на его носовом платке не появилось пятна, вызывающего сомнение в нашей боеспособности. Поэтому мы проклинали каждый выезд из окопа, становившийся мукой для экипажа.

Но у меня не было выхода. Я обязан был выехать, чтобы развернуть башню по ходу танка. Кто знает, когда состоится очередное учение? А мне не терпелось проверить нового стреляющего. Конечно, о стрельбе не могло быть и речи. Поэтому я прибег к испытанию, которое не могло заменить стрельбы, но, тем не менее, позволяло получить представление о реакции и координации командира орудия.