Рассказы из Пушкинского дома

Но гневная вспышка быстро погасла, он сел в кресло, крепко потер лоб, виновато проговорил:

— Простите…

За окном стих уличный шум, Париж засыпал. Старик полулежал в кресле, прикрыв глаза. Молодой ученый собрался откланяться. Онегин остановил его движением руки:

— Не думайте, что познакомились с неудачником. Верю, отечество вспомнит мой труд и умножит богатство. Хотя, должно быть, это будет не скоро… Но я счастливый человек!

Александр Федорович поднялся, подошел к окну, обернулся и… филолог поразился тем, как побледнело его лицо, а глаза стали яркими, огненными.

— Хотите, — отрывисто произнес Онегин, — хотите услышать, как читал свои стихи Пушкин? Современники и друзья Пушкина читали мне в его манере. Ну так назовите любое стихотворение.

Громадное волнение этого человека передалось и его гостю, он сказал первое, что пришло в голову:

— «Заклинание».

Онегин с удовлетворением произнес:

— А‑а! И вы тоже любите его! — Взял с полки томик стихов, перелистал, показал страницу. На полях против «Заклинания» аккуратно старческим почерком было написано карандашом: «Чудо!».

Он встал у стола, на котором лежала маска Пушкина, помолчал. И вдруг обеими руками закрыл себе лицо и горячо, страстно начал:

О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые,
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые…

Онегин читал с пафосом, раскачиваясь всем корпусом, не отрывая рук от лица, удивительно разнообразно модулируя своим сильным, хотя уже глуховатым голосом, придавая особый оттенок каждой строке, каждому слову, скандировал не резко…

О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы, —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Явись, возлюбленная тень,

Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно: сюда! сюда!..

Зову тебя не для того,

Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь… но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!

Окончив последнюю строфу, он продолжал стоять, закрыв руками лицо, но уже неподвижно. И вдруг отбросил прочь руки и коротко засмеялся. Засмеялся, но из глаз катились слезы.

— Да, только и был один поэт — Пушкин! — уверенно произнес он.

Онегин рассказал своему гостю и подробности встречи с Дантесом.

Убийца великого поэта не дожил до 100‑летия Пушкина всего 4 года. Он умер в городе Сульц в 1895 году в возрасте 83 лет. Женатый на Екатерине Гончаровой (сестре Наталии Николаевны), Жорж Дантес имел от нее трех дочерей и сына. Одна из дочерей — Леония-Шарлотта, по выражению Онегина, была «девушкой необыкновенной». Во французской семье, во французской обстановке, не видя и не зная русских, она изучила русский язык. Как вспоминал ее брат, Леония обожала Россию и больше всего на свете — Пушкина! У нее часто бывали вспышки непонятного для окружающих гнева, чередовавшиеся с мрачной печалью. Однажды во время такой вспышки она назвала своего отца убийцей. И больше никогда не говорила с ним. В своей комнате на месте иконы Леония повесила портрет Пушкина. Любовь к Пушкину и ненависть к отцу привели ее к нервному заболеванию. Она скончалась совсем молодой.

…Тогда, в феврале 1887 года, А. Ф. Онегин пришел к Дантесу, чтобы задать ему лишь один вопрос. Увидев трясущегося старика, Онегин не разжалобился. Вот он, прервавший великую жизнь. Дважды убийца. Прямой и суровый, как правосудие, Онегин спросил:

— Как вы на это решились, неужели не знали, что Пушкин — гений, слава России?

— А я? — удивился Дантес. — Он мог меня убить! А ведь я потом стал сенатором…

Бедная Франция могла лишиться его сенаторских услуг!