- Она на прошлой недели звонила, - добавила Таня, - спрашивала, почему ты ей не отвечаешь. Я объяснила, что ты в поле и посылать письма за границу у тебя нет возможности.
Я чмокнул сестру в щеку и, схватив письма, заперся у себя в комнате. В каждом письме Айгуль писала, что очень скучает по мне и молит Бога, чтобы этот год прошел, как можно скорее. Помимо этого, она сообщала, что устроилась работать бэбиситором на семь долларов в час. В неделю она зарабатывает 56 долларов. Далее шли математические расчеты, сколько Айгуль заработает денег к сентябрю, и как мы их потратим.
Прочитав по два-три раза каждое письмо, я принялся сочинять ответ, в котором подробно описал свою жизнь за прошедшее время. Через три недели пришло письмо от Айгуль, где она с радостью сообщала о получении первого от меня послания. Начиная с того времени, мы регулярно писали друг другу письма каждые две недели.
Гром грянул с приходом весны. В течение марта я не получил из Канады ни одного письма. В голову мне полезли мысли одна страшней другой. То я представлял Айгуль на больничной койке, умирающей от неизлечимой болезни, то ее труп со множественными ранениями виделся мне на городской свалке среди куч мусора. Чуть не каждый день я слал письма в Торонто с единственной просьбой - объяснить мне, что происходит. Наконец, в середине апреля я получил долгожданный конверт с канадским штемпелем. Письмо, находившееся в нем, поразило меня ничуть не меньше, как если бы вместо него я получил извещение о смерти. Ни одного упоминания о тяжести разлуки, так характерных для предыдущих писем, ни слова о планах моего приезда в Канаду, но, самое главное, ни слова о любви. Складывалось впечатление, что письмо писала не моя любимая девушка, с которой мы собирались в скором времени строить семью, а старая школьная подруга, решившая, в порыве сентиментальной ностальгии, напомнить о своем существовании.
С полчаса я просидел за столом, раз за разом перечитывая письмо Айгуль. Наконец, очнувшись, я приступил к написанию ответного послания. В спокойных, выдержанных выражениях я просил Айгуль объяснить мне причину разительной перемены в содержании и тональности ее писем. Я спрашивал: является ли эта перемена результатом изменения ее отношения ко мне или же она просто была не в духе, когда писала эти строчки. В конце своего письма я прямо ставил вопрос перед Айгуль: по-прежнему ли она ждет моего приезда в сентябре или ее планы на этот счет уже изменились.
Ответа мне пришлось ждать более двух месяцев. В конце июня я, наконец, получил письмо из Канады. Когда я разорвал конверт, на стол выпала фотография. При первом же взгляде на нее у меня из груди вырвался тяжелый стон. На фотографии я увидел Айгуль в белом, подвенечном платье, стоявшей под руку с темноволосым мужчиной лет тридцати пяти у входа в католическую церковь. Рядом расположились многочисленные гости. У всех присутствующих на лицах запечатлелись счастливые улыбки и, в первую очередь, у невесты.
Вынув письмо из конверта, я быстро пробежал его глазами. Айгуль сообщала, что познакомилась с Паоло случайно в доме, где работала бэбиситором. После этой встречи она поняла, что наши с ней отношения были мимолетным, хотя и ярким, увлечением. Паоло - канадец итальянского происхождения, преуспевающий бизнесмен, владелец крупной строительной фирмы. Он крепко стоит на ногах и знает, что хочет получить от этой жизни. Их отношения с Айгуль строятся на прочном фундаменте взаимоприязни, взаимоуважения и совпадения взглядов по многим жизненным проблемам.
Далее Айгуль писала, что в ближайшие годы не собирается приезжать в Алма-Ату, поскольку не хочет встречаться с отцом, который не дал своего согласия на брак. В конце письма она просила у меня прощения и желала мне счастья.
Письмо от Айгуль я получил на следующий день после защиты диплома. Через неделю мне предстояло отправляться на двухмесячные военные сборы. Эту неделю я по сей день вспоминаю, как кошмарный сон. Я, что называется, загудел. Менялись компании, менялись собутыльники, менялись крашенные красотки, но неизменными оставались раздирающая душу тоска и желание утопить эту тоску в потоке вина. Когда, после нескольких дней отлучки, я, наконец, заявился домой, моя сестра в первый момент не узнала меня. Затем она дико вскрикнула и бросилась мне на шею.
Два месяца в военном лагере для большинства моих однокурсников показались впустую проведенным временем, которое без сожаления можно было вычеркнуть из памяти. Для меня же серая, монотонная военная жизнь явилась своеобразным лекарством, которое, как в сказке о мертвой и живой воде, сначала соединило в единое целое растерзанную мою душу, а затем воскресило ее к жизни.