Рассказы к Новому году и Рождеству

— Давай-давай! Разводись. Я хоть любовника себе нормального заведу. Разбил мою жизнь… мой-мамин сервиз грохнул… Житья от тебя нет! Диверсант!

И Майка, и Тасик, не задумываясь, крутили давние записи времен своей молодости. Возможно, это навевало им приятную ностальгию. А с другой стороны, к чему менять эти пластинки? Хлопотно и глупо.

Заряда хватило примерно до середины дня.

Пообедав еще по разные стороны баррикад, Майка и Тасик, как звери на водопое, сошлись на перемирие у телевизора. Вместе посмеявшись одной из своих любимых передач — одной из немногих, которые они любили оба, — они надумали подкрепить разгулявшиеся нервы.

— Хлопнем, что ли, корвалолу? — предложил Тасик.

— На брудершафт, — проворчала Майка.

Тасик, хихикая, пошел к холодильнику и обнаружил, что корвалол кончился.

— Ничего. В аптеку сбегаю.

Получив нужную сумму у своей хранительницы всего, Тасик бодро выдвинулся на передовую.

— Шарф надень. Там, кажется, подморозило! — крикнула ему вслед Майка. Но за Тасиком уже захлопнулась дверь. — Горе луковое.

Спустя час она называла его не иначе как «диверсант», «кровосос проклятущий», «хмырь мерзавчатый» и другими удивительными словами. У Майки их были несметные запасы.

У нее были собственные методы борьбы с неприятностями.

В ожидании запропастившегося куда-то Тасика она обычно распекала его во все корки, и ее ужасные проклятия срабатывали, как волшебные заклинания: Тасик являлся домой целым и невредимым, будто подгоняемый мощным вихрем ругательств, щедро рассылаемых ему Майкой по каким-то особым энергетическим линиям планеты.

Если на эти же линии случайно заступали еще чьи-то конечности — лапы, крылья, ласты, брюхоноги или что там еще бывает у живых существ, — они, должно быть, падали замертво, сраженные наповал Майкиной руганью, и, таким образом, при всей своей зловредности, ни одно из них не могло повредить Тасику — все они безропотно и безусловно уступали дорогу Майкиному мужу.

До ближайшей аптеки и обратно, до следующей за ближайшей аптекой и обратно, и даже при самом худшем варианте — если корвалолу не оказалось нигде — до третьей, и последней в округе аптеки — было не больше сорока минут самой медленной Тасиковой ходьбы.

Сделав скидки на очереди, сбой кассовых аппаратов, обмороки у кассирш и другие стихийные явления, все равно больше двух часов Тасик в аптеку, по Майкиному рассуждению, ходить не мог.

Прошло три часа.

Майка, осознав, что ее ругательные заклинания утратили силу, перепугалась и растерялась.

Ее мысленному взору представали мучительные картины, одна другой жутче: мертвое тело Тасика, не дождавшегося корвалолу, у аптечной стойки; тело Тасика, разрезанное пополам колесами огромного автобуса; голова Тасика, размозженная битой грабителя; руки Тасика, отрезанные дверьми лифта, среди сплошной антисанитарии валяющиеся в шахте, — назад не пришьют…

— Чертов диверсант, — шептала растерянно Майка. И мучилась, мучилась, мучилась…

В пять часов неожиданно задребезжал телефон, одной своей обыденностью развеяв страшные грезы.

— Тасик?! — закричала Майка в трубку.

— Это Майя Ивановна? Из пятьдесят второй больницы беспокоят, — сухо сказала трубка. — Ваш муж, Станислав Николаевич, просил позвонить. Он подвернул ногу…

* * *

Да. Тасик поскользнулся на обледеневшем порожке аптеки. После дождя и впрямь подморозило. Тасик не был к этому готов.

Порожек аптеки был невысоким, но Тасик умудрился сверзиться так, что сломал ногу, вывихнул плечо и разбил голову.

По счастью, именно возле аптек в большом количестве водятся сострадательные люди. Тасика увезли на скорой, и теперь он лежал, весь белый, укутанный в бинты, словно личинка шелкопряда, в шестой палате хирургического отделения и чинно-благородно ожидал результатов рентгена.

Результаты, однако, превзошли все ожидания.

— Ну вы не бейспакойтесь. Ноги-то заживут. И ущипы тоже, — покусывая сухие губы, объяснил жгучий брюнет в белом халате — врач-аспирант с непривычным именем Жосе Хосеевич, иностранный специалист на стажировке. — Все будет карасе.

— Как-как? — не расслышал Тасик.

— Карасе, — повторил Жосе Хосеевич, хмуря брови. — Но вот это…

Он вытянул из пачки снимков один, где была запечатлена черно-белая Тасикова голова в профиль и как бы в разрезе.

— Вот видите? — Доктор потыкал в какую-то туманность в мозгу Тасика на снимке. — Возможьно, это есть опуколь.

Тасик оптимистично улыбнулся доктору:

— Да?

— Надо сделать до-по-лни-телл-ные анализы. Ищо один снимок. Понаблюдать динамик… Но — ущтите, это есть только гипотетищеский сейщас прогноз, в настоящий момент я нищего утверздать не имею права, но…

— Что «но», доктор? — Заинтересованный Тасик всем телом потянулся вперед, подгоняя докторову откровенность. — Но?..

— Если это опуколь… И опуколь зло-как-чеественная… Прогноз неблагоприятный. Месяц. Максимум.

Доктор деликатно замолчал. Наступила пауза.

— А потом? — спросил любопытный Тасик.

Жозе Хосеевич виновато развел руками. Кроме того, что Тасик, по его предположениям, не дотянет даже до Рождества, он не знал, что бывает потом. Хотя, как у католика, у него имелись теории.

* * *