Рассказы Ляо Чжая о необычайном

Однажды, перемогая болезнь, Чжао вышел к прохладному месту и прилег под навес крыши. Пробудившись ото сна, он увидел, что к нему подсела красавица, для всего мира исключительная. Чжао сейчас же обратился к ней с расспросами.

– Я, – отвечала дева, – явилась сюда нарочно, чтобы быть тебе женой!

Чжао был поражен.

– Я уже не буду говорить о том, что бедный человек вообще не смеет питать никаких вздорных надежд, – сказал он. – Но ведь я к тому еще с минуты на минуту свисаю в смерть. Зачем, спрашивается, мне захотелось бы иметь теперь жену?

Дева сказала, что может вылечить его болезнь.

– Моя болезнь, – говорил на это Чжао, – не из таких, что можно удалить быстрыми приемами. Допустим даже, что найдется против нее какой-нибудь превосходный рецепт. Но, на мое горе, у меня нет денег, чтобы купить лекарства.

– Когда я лечу, мне не надо лекарства, – сказала дева.

И с этими словами приложила руку к животу Чжао; потом стала усиленно его растирать. Чжао почувствовал, что ее ладонь горяча, как пламя, и через несколько времени комья в животе стали распадаться и разламываться в тайниках, глухо-глухо гудя. Прошло еще мгновенье, – и ему захотелось влезть на рундук. Он быстро вскочил, но едва сделал всего лишь несколько шагов и расстегнулся, как его сильно пронесло. Клейкая жижа потекла в разные стороны, и все сгустки, все комья разом вышли вон. Чжао ощутил, как все его тело стало проникаться бодрой жизнерадостностью. Он вернулся и лег на свое прежнее место.

– Скажите, барышня, кто вы? – обратился он к деве. – Умоляю, назовите мне свою фамилию, чтобы мне удобнее было вам молиться.

– Я – фея-лиса, – отвечала она. – А ты – Танский Чу Суйлян[321], который в свое время оказал великую услугу моей семье. Это у меня навсегда врезано в душу, и я стремилась хоть раз тебя отблагодарить. Я искала тебя целыми днями и вот наконец сегодня сумела найти. Теперь можно будет осуществить на тебе мой давний обет.

Чжао был сильно смущен своим грязным видом, да и, кроме того, боялся, как бы в его лачуге очаг не замарал пышного ее платья, но дева только и знала, что просила его идти домой.

Чжао привел ее к себе в дом. На глиняных выступах была солома без циновок. Очаг был холодный, без дыма.

– Не стану уж распространяться, – сказал Чжао, – насколько подобная обстановка не позволяет мне принять вашу любезность, меня смущающую. Но даже если бы вы и согласились добровольно на подобное житье, прошу вас, взгляните на пустое дно моей миски. Чем, скажите, чем стану я кормить свою жену и детей?

Дева твердила ему, чтобы он не беспокоился. Во время разговора он как-то обернулся, – глядь, а на кровати уже постланы ковровые матрацы, одеяла и тюфяки. Только что он хотел ее спросить, как еще миг, – и он увидел, что вся комната оклеена обоями, горящими серебристым светом и сверкающими, как зеркало. Да и все вещи уже успели измениться. Столы и столики засияли чистотой. На них было наставлено и вин, и яств.

Оба сели и стали весело выпивать. День склонился к вечеру. Чжао улегся с ней спать, как муж с женой.

Хозяин дома, прослышав про эти чудеса, просил разрешения хоть разок взглянуть на женщину. Та сейчас же вышла и приняла его, не обнаружив никакого замешательства. И с этих пор весть о ней разнеслась во все четыре стороны. Появилось огромное количество посетителей, и молодая никому из них не отказывала, Иногда ее звали на обед. Она шла туда непременно с мужем.

Однажды за столом с ней сидел некий сяолянь[322], у которого в тайниках ума пустили ростки блудные намерения. Женщина об этом уже знала и вдруг напустилась на него с упреками, толкнув его при этом рукой в голову. И вот голова прошла через стену, а туловище осталось по-прежнему в комнате. Ни вперед, ни назад, ни туда, ни сюда, он никак не мог повернуться. Присутствующие, видя это, стали упрашивать ее освободить несчастного. Тогда она взяла и вытащила его.

Прошло этак с год. Посещения участились. Это очень надоело женщине. А те, кому она отказывала, сейчас же винили в этом Чжао.

Дело было в праздник Прямого Солнца[323]. Они пили вино на своем званом большом обеде. Вдруг впрыгнул в комнату белый заяц. Дева встала из-за стола.

– Пришел старец, толкущий в ступе снадобья[324], – обьявила она. – Он меня зовет… Пожалуйста, – обратилась она к зайцу, – идите вперед.

Заяц выбежал и был уже далеко.

Женщина велела Чжао достать ей лестницу. Чжао пошел за дом и притащил на себе длинную лестницу, в несколько сажен вышины. На дворе росло большое дерево. Чжао приладил к нему лестницу, которая оказалась выше даже самой маковки. Женщина полезла первая. Чжао за ней. Она обернулась и крикнула:

– Если кто из родных или гостей хочет идти за нами, сейчас же шагайте сюда!

Собравшиеся посмотрели друг на друга, но не рисковали лезть. И только один из отроков, служивших у хозяина дома, поспешил за ними сзади. Чем выше они лезли, тем выше становилась лестница. Вот она совершенно слилась с тучами, и лезших уже не видно.