Рассказы Ляо Чжая о необычайном

Кун поклялся жить и умереть вместе с ними. Тогда юноша велел ему встать с мечом в руках у ворот.

– Громовик ударит – так вы не шевелитесь, – сказал он ему в виде наставления.

Кун сделал, как было велено. Действительно, он уже видел, как темнели тучи. День померк. Стало мрачно и черно, как камень и[188]. Обернулся, посмотрел на старый их дом: уже не было высоких дверей и палат, а виднелась лишь высокая могила – целый холм, а в нем огромная бездонная нора. Кун весь растерялся от изумления, но как раз в это время раздался раскат грома, потрясший холмы и горы, словно плетенку-веялку. Пошел быстрый ливень…

Безумный ветер вырывал с корнем старые деревья… Кун стоял, ослепленный и оглушенный, но нимало не шевелился, неподвижный как гора. Вдруг среди клубов тумана и черных ват он увидел, как что-то вроде беса с острым клювом и длинными когтями выхватило из норы человека и стало вместе с дымом прямо вздыматься вверх. Прищурясь, взглянул Кун на одежду и башмаки, и ему показалось, что это как будто Цзяоно. Он рванулся, подпрыгнул, отделившись от земли, и ударил беса мечом; вслед за его ударом бес упал вниз. Миг – и гора обвалилась. Гром грянул резко и свирепо… Кун свалился и тут же умер.

Вскоре погода прояснилась. Цзяоно уже могла подавать признаки жизни. Увидя, что студент лежит мертвый рядом с ней, она громко заплакала.

«Господин Кун умер за меня. Как мне жить теперь?»

Сун тоже вышла, и они обе понесли его в дом. Цзяоно велела Сун поддержать ему голову и прежде всего головной шпилькой разнять ему зубы, а сама ухватилась за щеки и языком пропустила внутрь красный шарик. Затем она прильнула к его губам своими и стала дуть. Красный шарик вошел в горло вслед ее вдуванию и там заклокотал. Через некоторое время Кун очнулся и ожил. Видит: вся семья стоит перед ним… И ему казалось все происшедшее туманом: словно то был сон, от которого он просыпается. Теперь, когда вокруг него вся семья была одним клубком круглым-круглым, он оправился от испуга и выразил радость.

Решив, что в этом заброшенном месте долго жить нельзя, он дал мысль всем вместе вернуться к нему на родину. Весь дом наперерыв одобрял это предложение, за исключением Цзяоно, которой оно не нравилось. Тогда Кун стал просить ее поехать вместе с господином У.

Однако ж, помимо этого, он с тревогой думал, что старик и старуха, пожалуй, не согласятся расстаться со своими молодыми детьми. Целый день говорили об этом, так и не поехали.

Вдруг вбежал, весь в поту, лившем ручьями, и с учащенным дыханием, молодой слуга из дома У. Все, крайне встревожившись, бросились его расспрашивать. Оказалось, что семья У в тот же день потерпела разгром. Весь дом погиб целиком.

Цзяоно, топнув ногой, предалась горькой печали и не могла остановить своих слез. Бросились утешать ее, уговаривать. Теперь предположение о совместном возвращении на родину Куна было окончательно решено.

Кун пошел в город устраивать свои дела. Через несколько дней он все закончил, затем, работая ночами, собрал свое имущество и поехал домой.

Дома он дал юноше свободный сад, который с тех пор был постоянно закрыт снаружи и открывался только тогда, когда приходил Кун со своей Сун.

Кун жил с юношей и его сестрой как одна семья. Вместе играли в шахматы, пили вино, беседовали, пировали.

Сяохуань подрос и стал красивый, тонкий, изящный. В нем было что-то лисье. Когда он выезжал погулять в столицу или у себя на улицу, все знали, что это лисий сын.

Я, историк этих чудес, скажу:

Вот мое отношение к студенту Куну:

Мне не завидно, что он получил очаровательную жену; но завидно, что он получил нежного друга.

Смотреть на его лицо: можно забыть голод. Слушать его голос: можно «раскрыть щеки» и улыбку.

Добыть столь прекрасного друга; иногда беседовать с ним, выпивать…

Тогда, как говорит поэт:

Свою красоту вручает мне он,
Душа же моя к нему идет.[189]

… И это куда быстрее, чем в классическом стихе: «Верхом вниз куртка-штаны» – на зов властителя из дворца.

ЧАРОДЕЙ ГУН МЭНБИ

Лю Фанхуа из Баодина был богатей на всю округу. Человек он был задушевный, любил принимать гостей, так что за столом у него всегда сидело человек сто. Он живо входил в нужду человека и не скупился дать ему хоть тысячу лан. Гости и приятели занимали у него деньги и никогда не отдавали.

Однако среди них был некто Гун Мэнби, родом из Шэньси, – этот за всю свою жизнь ни у кого ничего не просил. Бывало, он придет – и весь год проведет у Лю. Речь у Гуна была изящная, живая; Лю сидел и спал с ним чаще, чем с другими.