Рассказы литературоведа

Пушкинский дом на Тучковой набережной в Ленинграде.

— Как это меня угораздило! Прямо слон... — бормочу я, ползая по полу. — Простите, Елена

Панфиловна, не сердитесь!

— Ну уж ладно, что с вами делать! — улыбается Елена Панфиловна. — Давайте-ка папку сюда.

Но я медлю отдать ей.

— Простите, — говорю. — Разрешите мне еще разок взглянуть на эти картинки...

— На что они вам?

— Сейчас... — отвечаю я и уже роюсь и роюсь в папке. — Сейчас!..

Неужели это мне только почудилось? Нет, конечно я видел и упустил какое-то ужасно знакомое

лицо. Оно мелькнуло, когда папка упала.

— Одну минуту. . секундочку. . Вот!

И я быстро выхватил из кучи картинок небольшую пожелтевшую любительскую фотографию,

изображавшую молодого военного.

Никогда в жизни не видел я этого портрета. Но откуда же я тогда знаю это лицо? Темный блеск

задумчивых глаз, чуть вздернутый нос, тонкие темные усы над пухлым детским ртом, упрямый

подбородок, высоко поднятые, словно удивленные брови и ясный, спокойный лоб будто совсем и не

согласованы между собой, а лицо между тем чудное, необыкновенное. Из-под накинутой на плечи

распахнутой тяжелой шинели виднеется эполет.

Перевернул. На обороте — надпись карандашом: «Прибор серебряный». И все! Кто же это?

Это, конечно, он! Я узнал его сразу, словно знаком с ним давно, словно видел его когда-то вот

точно таким. Так неужели же это Лермонтов? Неужели это неизвестный нам лермонтовский портрет?

И сразу удивление, и радость, и сомнение: Лермонтов?! В куче каких-то случайных картинок... А

вот уверен, что он был такой, каким изображен на этой выцветшей фотографии, хотя, по правде

сказать, и не очень похож на другие свои портреты. Но все-таки кто это?

— Елена Панфиловна, это, случайно, не Лермонтов?

— Считается почему-то, что Лермонтов, — отвечает Елена Панфиловна, и мне уже нечем дышать,

— только почему так считается, в точности никому не известно.

И вот смотрю я — и ведь еще неизвестно, кто это, а уже кажется, словно короче стали сто лет,

которые отделяют нас от него, и Лермонтов словно ожил на этой старенькой фотографии. И какая

заманчивая тайна окружает его лицо! Сколько лет ему на этом портрете? В каком он изображен

мундире? Как попала сюда эта выцветшая фотография и где самый портрет? И на каком все-таки

основании считается, что это Лермонтов?

— Елена Панфиловна, на каком все-таки основании считается, что это Лермонтов?

— Эта фотография, — говорит Елена Панфиловна, — попала к нам в Пушкинский дом из

Лермонтовского музея при кавалерийском училище, очевидно, в 1917 году. Наверно, там ее и считали

репродукцией с лермонтовского портрета. А уж коли вам кажется, что это действительно Лермонтов,

вам надо заняться этим вопросом и найти самый портрет. Портрет интересный, — с улыбкой

заключила она и, выдвинув ящик каталога, взялась за перо.

«Г1-08-87»

Итак, прежде всего надо было установить, как попала фотография в музей, на стол к Елене

Панфиловне.

В Рукописном отделении Пушкинского дома я выписал инвентарные книги бывшего

Лермонтовского музея при Петербургском кавалерийском училище. Действительно, все материалы, и

в том числе инвентарные книги этого музея, в 1917 году поступили в Пушкинский дом.

Перелистал инвентарную книгу. Теперь я уже знаю: фотографию с портрета М. Ю. Лермонтова в

Лермонтовский музей пожертвовал некий В. К. Вульферт, член Московской судебной палаты.

Мне стала известна, таким образом, фамилия владельца портрета. Но когда, в какие годы он владел

им? Когда пожертвовал в музей фотографию? Может быть, еще в 80-х годах прошлого века, когда при

кавалерийском училище в Петербурге впервые открылся Лермонтовский музей?.. Как искать этого

Вульферта? Жив ли он? В Москве ли? Хранит ли портрет? «Установим сперва, — говорю я себе, —

кто такой Вульферт. Прежде всего надо проверить, нет ли этой фамилии в картотеке Модза-левекого».

Эта картотека — настоящее чудо библиографии. Борис Львович Модзалевский, известный знаток

жизни и творчества Пушкина, изучая исторические труды и воспоминания, старинные альбомы и

письма, журнальные статьи и официальные отчеты, имел обыкновение каждую встретившуюся ему

фамилию выписывать на отдельный листок и тут же на листке помечать имя и отчество того лица,

название журнала или книги, том и страницу, на которой прочел фамилию. Этой привычке он никогда

не изменял. И через тридцать лет в его картотеке оказалось свыше... трехсот тысяч карточек.

Картотека — это шкафчик с широкими плоскими ящиками. Каждый ящик разделен на отсеки, плотно

набитые маленькими карточками, написанными рукой Модзалевского. После смерти Модзалевского

картотеку приобрел Пушкинский дом.

По этой картотеке я без особого труда установил, в каких именно книгах встречается имя В. К.

Вульферта. Потом перешел в библиотеку Пушкинского дома и там, снимая с полок книги и раскрывая