Рассказы, написанные на ветру

- Да-а, - неожиданно и с толикой непосредственности и рассеянности в тоне прервал его Сирадж, - Загнала ты меня в глушь, милая Мохини. Но что только не делает женщины с мужчинами, верно? – с лёгкой усмешкой окончил он этот риторический вопрос.

Мохини, неряшливо оглядывающаяся по сторонам, сконфуженно стоя позади, запоздало кивнула.

- А ты не очень разговорчивая, - прокомментировал наваб, добавив с той же радушной усмешкой, - В гареме ты смотрелась бы чужой.

Мохини, стоя, будто античная статуя, вперила взор сверкающих карих глазах на «разгульного» собеседника. Сирадж всё также прогуливался из стороны в сторону, думая, чем себя занять.

- Ну скажи хоть что-нибудь! - раздражённо произнёс, остановившись, монарх.

Мохини вновь упала на колени, склонив, покрытую чёрным платком, голову, и принялась без устали тараторить с явной мольбой в голосе:

- Простите, уважаемый наваб, Мансур-уль-Мульк Сирадж-уд-Даула Шахкули-хан Мирза Мохаммад Джанг Бахадур, не моя вина в том, что прежняя моя жизнь была грешной, отчего теперь я не смею сделать чего-либо дурного. Я молю прощения у вас и у всех, кому я причинила вред в этой и прошлой жизнях. Простите меня и мою грязную душу. Я простая девушка, которая всю жизнь молит прощения у богов за грехи, совершённые мною по глупости и слабости духа. И вы, любимый и уважаемый государь, извините меня за все мои провинности перед вами и миром…

- Молчи! – гневно остановил девушку Сирадж.

Индианка прервала столь пламенную речь и подняла виноватое и мокрое от слёз лицо, встретившись взглядом с божественным ликом наваба, но, на секунду взглянув в его яркие очи, с новыми стеснением и робостью отвела огонёк своих опечаленных глаз куда-то в темноту ночи, дабы погасить это неутомимое пламя.

- Почему ты не смотришь на меня? – с интересом спросил Сирадж.

Снова молчание. Этот самый ужасный из возможных ответ.

- Почему ты не смотришь на меня? – громче задал он тот же вопрос.

- Почему? – послышался тихий голосок Мохини, - Потому что чистые глаза государя не должны встречаться с очернёнными глазами шудры.

Наваб не был удивлён такому мелочному объяснению.

- Истинный правитель, знающий и любящий свой народ, должен видеть каждого из подчинённых, каким бы он ни был, - строго молвил Сирадж.

- Но…

- Нет, - прервал желавшую возразить крестьянку наваб, - Теперь твоё молчание будет уместно. Встань и будь со мной на равных.

Индианка приподнялась и волнующе посмотрела на монарха. Сирадж крепко и – вместе с тем – нежно обнял неизвестную ему до сего дня простолюдинку, даря ей всё своё тепло и любовь.

- Что вы делаете? – без должных эмоций возмутилась Мохини.

Во мраке ночи она еле услыхала скромный плач:

- Не всё могут короли.

Мохини, сжалившись над обременённым долгом царствования молодым мужчиной, стала ласково гладить Сираджа по жёсткой сухой спине.

- Не проливайте сих слёз, дорогой наваб. Вы любите свою страну, свой народ, а это для него самое главное. Вы лучший из всех, кто только осмеливался править Индией.

- Ты очаровательна, Мохини. Но я уже не лучший. Истинный правитель должен любить каждого из подчинённых одинаково. А я больше всех люблю тебя. Хоть я и увидел тебя этой ночью впервые, мне кажется, будто мы давно знакомы, будто я знаю тебя.

- Возможно, мы были знакомы в прошлой жизни, - проговорила девушка, мечтательно добавив, - Быть может, мы даже были супругами…

Сирадж взял неизвестную за плечи и, отодвинувшись от неё, вновь устремил взор в её лучезарное, живописное лицо.

- Охотно верю в это, - с улыбкой промолвил он, после чего, опоясав сильной мужской рукой талию Мохини, привлёк её к себе.

Луна была еле заметна среди окруживших её тёмно-серых с синевой туч. Слабые волны ритмично касались песчаного берега. Этой ночью был штиль, звери и птицы спрятались подальше от любопытных глаз, а солдаты и жители ближайших деревень спали сегодня удивительно крепко.

***

Лёгкий солнечный свет разбудил пару, лежащую на природном, собранном из примятой травы, ложе. Мохини резво засобиралась, с головы до ног обвивая себя полупрозрачной тканью.

- Мохини, куда ты спешишь? Я неприятен тебе? Побудь со мной, - монотонно говорил Сирадж, стараясь остановить девушку.

- Нет. Мне нужно вернуться к семье, - на ходу отвечала прекрасная индианка.

Мужчина, встрепенувшись, будто крошечная пташка, жёстко возразил:

- Послушай, милая Мохини, я принял решение сделать тебя своей временной женой. Мы заключим мут’а, и наша связь станет законной.

Мохини обернулась. Её лицо не могло скрыть искреннего удивления.

- Нет. Я не буду вашей женой, дорогой государь. Я совершила грех. Я срочно должна пойти в храм, а после вернуться к близким.

- Но разве я не близок тебе? – настаивал наваб.

- О, вы близки! Но вы для меня – божество. Я же имею ввиду моих милых родных: отца, мать, братьев и сестёр… Прошу, оставьте меня. Я знаю, что нужно. Я ухожу.

Сирадж не смел вымолвить более ни слова. Он с болью в сердце отпустил простолюдинку, его несостоявшуюся жену.

II. Последствия.