Через год двое слуг стали мужем и женой, в последующие годы вынянчившими четверых «золотых» малышей и прожившими в ладу друг с другом, пока «смерть не разлучила их.»
Клара, крестьянская женщина, тощая и грубая, не смотря на пугающую наружность, внутри была очень мягка и добра к людям.
Седьмого эйлерта (двадцать пятого июня) вышла замуж за мужчину приятной наружности, с трепетом ухаживающего за ней; Клара была крайне польщена таким вниманием со стороны противоположного пола и без колебаний приняла предложение.
Однако золотые горы и сказочная жизнь без забот и тревог были лишь глупыми уловками, и Клара скоро поняла, что совершенно не знает своего мужа. Супруг оказался жестокосердным и малообразованным – второе, в общем-то, не редкость – садистом и тираном, часто выказывающим свой обильный гнев на жене. Бытие Клары превратилось в ад. Она являлась заложницей ситуации, из которой не могла выбраться.
Так продолжалось пятнадцать лет, пока супруг Клары не был убит соседом, защищающимся от нападок первого. Вдова впервые за долгие годы вдохнула воздух свободы, хотя теперь она горевала без своего «любимого» и даже не представляла, как ей жить и что делать с этой из ниоткуда свалившейся свободой.
Клара не имела детей из-за постоянных выкидышей: то побои мужа, то непрекращающийся стресс давали о себе знать, то и дело выступая причиной женского бесплодия. Когда Клара осталась одна, она уже не могла иметь детей, да и возраст по меркам того времени был немалым. Взамен никогда не осуществившейся альтернативы вдова предпочла брать на воспитание детей, лишившихся родственников или убежавших от жестокости оных, превратив опустевшую вмиг лачугу в детский дом (как сейчас сказали бы, «семейного типа).
Клара прожила ещё двадцать семь лет, с заботой относясь и тонко чувствуя к каждому и каждого в своём маленьком «садике», и скончалась после скоротечно от осложнений, вызванными хроническими заболеваниями.
Клавдия работала медсестрой и спасла множество раненных и обезображенных видом войны солдат, искалеченных и заразившихся опасными для их юного возраста детей и других мужчин и женщин, кому требовалась та или иная степень медицинской помощи. Даже самые жуткие случаи поддавалась её лёгкой «целительной» руке.
Часто Клавдия тестировала лекарства, создаваемые и совершенствованные ею на себе. За это округа присвоила женщине, спасающей жизни, прозвище «Колдунья». По причине бестолковых подозрений горожан Клавдия подверглась суду в рамках «охоты на ведьм». Но в день, когда жандармы вместе с разъярённым людом, в руках которого не редко встречались вилы и полыхающие светом ненависти жителей факелы, Клавдия неожиданно исчезла, вследствие чего прозвание «Колдунья» укрепилось на её персоне ещё более твёрдо.
Клавдия, узнав от одного из своих бывших пациентов шокирующую новость о намерении людей сжечь слугу народа или, то бишь, её на костре, по протекции другого вылечившегося по мановению её золотой ручки переехала в город, располагающийся за несколько километров от её бывшего места жительства.
На новом месте Клавдия по новой стала помогать людям избавлением оных от недугов: физических и, в определённой мере, психических. Отныне, получив горький урок прошлого, Клавдия стала более осторожной и бдительной, оказывая лечение тайно, но эффективно, не особо разглашаясь по поводу изобретённых ею способах, объясняя непривычные жидкости, виднеющееся сквозь микстуры, «современными передовыми методами, открытыми заграничными учёными».
Девятнадцатого гутенбевря (двадцать четвёртого ноября) Клавдия скончалась от болезни, приобретённой от одного из вылеченных ею военных.
Девственные влажные леса, обширные поля и степи Мексики, ещё не тронутые испанцами – вот, что видел перед собой Севастьян, рождаясь на свет восьмого эпикурта (восьмого января) где-то на территории современного города Мехико.
Севастьян, ловкий и смешливый мальчик, видел лишь одного интересное занятие – собирание фруктов и злаков. В сём парень находил великолепие и пользу, приятные тактильные и вкусовые ощущения, - в общем, всевозможные блага.
Юноша с большой радостью таскал гору плодов природы, выстроенных в глубокой плетёной корзине, образовывая тем самым своеобразную «шапочку». Эта работа не могла утомлять человека, которому она была мила.
***
Так длилось до тех пор, пока здоровье уже зрелого коренастого господина, в чертах которого еле прослеживалось сходство с прежним худощавым и вытянутым, как струна, мальчиком, не начало раз за разом ухудшаться, делая невозможным исполнение физического труда. Расставание с любимым занятием, существования без которого Севастьян и представить не мог, подействовало на мужчину гнетуще, став спусковым крючком к депрессивным состояниям и скорой кончины Севастьяна, запомнившегося ответственным и «идущим вперёд, по правильному пути» на протяжение всей своей карьеры работник.