Рассказы ночной стражи

За нашими спинами послушники заканчивают уборку в главном зале. Шаркают мётлы, стучат вёдра, переставляемые с места на место. Деревянная статуя Амиды Нёрай[57] взирает на это из-под опущенных век. Позолота на щеках и шее Амиды стёрлась, наружу выглядывает чёрная от времени древесина. Кажется, что будда страдает кожной болезнью.

— Я не знаю, — повторяет настоятель Иссэн.

Я тоже не знаю. Я вспоминаю взгляд Тошико, лицо Тошико. Я искал в нём Тэнси и не находил. Когда девушка зашлась в рыданиях, никто не кинулся её утешать. Мне стыдно об этом говорить, но мы испугались. Не знаю, испугался ли святой Кэннё, видя, что с небес к нему спускается будда верхом на лотосе. Но я дрожал от страха, понимая, что сверхъестественное — это то, что выше меня, выше нас всех, даже если это всего лишь гримасы бренной плоти: остывающий мертвец и несчастная девушка в роще бамбуковых крестов.

Фуккацу не произошло.

Мёртвый Тэнси лежал на земле. Плакала живая Тошико.

— Вас это не удивляет? — спрашиваю я монаха.

И слышу ответ:

— Нет.

— Как же так? — я подскакиваю на месте. Я похож на ребёнка, которому объявили, что листья на деревьях сделаны из бобовой пасты. — Что может быть удивительней этого? Это же чудо!

Монах гладит обеими руками лысую голову:

— Чудо? Меня давно не удивляют чудеса, Рэйден-сан. Чудеса — мои будни. Зато люди не перестают меня удивлять.

— И у вас даже нет предположений? Догадок?

— У меня их целый ворох. Все они оригинальны, восхитительны и совершенно бессмысленны. Допустим, фуккацу произошло. Тэнси воскрес в девушке, но волей случая или высшим промыслом он утратил всю память, какую накопил за сто лет, кроме памяти Тошико. В этом случае мы бы не отличили его от подлинной девушки. Чудо? Да, снова чудо, но уже без нарушения закона, дарованного нам буддой. Вам стало легче, Рэйден-сан?

Я мотаю головой. Мне не стало легче.

— Я размышляю над другим, — настоятель ёжится. В последнее время он зябнет чаще обычного, даже в тёплое время года. Мне не хочется думать, что это означает. — Твой слуга обманул дурачка, побудив того к убийству, и воскрес здоровым, но безликим. Это так?

— Да, это так.

Историю Мигеру настоятель знает от меня.

— Корыстная цель, фуккацу, и вот итог — твой слуга возродился как каонай. Будь Тэнси шпионом бакуфу, крысиным сёгуном, чья задача — уничтожение общин кириситан, он стал бы безликим после первого же фуккацу. Будда видит корысть в любом обличье. Долгая жизнь, преклонение, накопление чужой памяти — выгода налицо. Налицо…

Монах тихо смеётся, радуясь игре слов.

— Но этого не произошло, Рэйден-сан. Тэнси раз за разом сохранял лицо. Какой вывод мы должны из этого сделать?

Я молчу. Я не в силах сделать вывод, что отвратительный Тэнси был искренне верующим, во что бы он ни верил, что в действиях его не было корысти. Я не хочу делать такой вывод.

— Ответьте вы, Иссэн-сан, — предлагаю я.

— Ты ждёшь ответа, мальчик? Единственно верного ответа?! У меня его нет. Будь у меня такие ответы, я бы звался не Иссэном.

— Буддой? — спрашиваю я.

— Тэнси, — отвечает монах.

Пахнет благовониями. Послушники зажгли свечи на алтаре.

— Когда-то, — настоятель закрывает глаза, — я считался неплохим сочинителем пьес. Даже если в этом много лести, но хоть толика правды здесь есть?

— К чему вы клоните, святой Иссэн?

— Святой или грешный, сочинитель пьес всегда знает, в каком месте следует сделать финал. Лучшие из них знают это заранее, до того, как начертаны первые иероглифы. Такие люди редко ошибаются в своём выборе.

— Вы называете всё случившееся пьесой? Для вас это всего лишь театр?

— Нет, это меньше, чем театр. Театр больше, чем жизнь, это общеизвестно. Просто мне кажется, что наш разговор на крыльце храма — неподходящая сцена для завершения повести о деревенском кладбище и посланце небес.

— Вы хотите сказать…

— Я бы предпочёл молчать, — старик вздыхает. — Но что-то подсказывает мне, что финал этой истории ждёт нас в будущем. Нас? Я неверно выразился. Он ждёт тебя, мальчик мой. Если я ошибся, я буду очень рад.

— Сочинители пьес, — к моему лицу прилипает улыбка. Это не моя улыбка, такую носит инспектор Куросава, — редко ошибаются. Вы сами только что сказали это.

Монах открывает глаза. Поднимает взгляд к небу:

— Редко — не значит никогда.

Туч нет. Мы видим звёзды.

Повесть о лицах потерянных и лицах обретённых

Пока одни сражаются, другие живут воспоминаниями о чужих победах или надеждами на чужую победу.

«Записки на облаках»

Содзю Иссэн из храма Вакаикуса.

Глава первая Клёцки важнее цветов

1. «Ты смеёшься над нами, негодяй?!»

Картина была совершенством: и не хочешь — засмотришься.