Рассказы ночной стражи

Преступник сидит под арестом,
это ли не радость?
Дело, смущавшее всю управу,
дело, подобное сточной канаве,
где никто не хочет мыть руки,
завершено вашими трудами.
Это ли не счастье!
Предадимся же милым забавам,
любованию снегом и яркой луной,
выпьем саке, съедим пирожок!

Торюмон Рэйден:

Хотел бы я возрадоваться, господин,
да жгут мне язык слова,
сидит под арестом преступник,
да кое-кто гуляет на свободе.
Честь самурая велит мне,
долг самурая приказывает
открыть вам всю правду,
излить душу, успокоить сердце.

Сэки Осаму:

Долг самурая? Честь самурая?

(расхаживает по сцене, топает ногой)

Неслыханная дерзость!
Немыслимая глупость!
Долг самурая — верность господину,
честь самурая — преданность господину.
Молчи, глупец!
Закрой рот, стисни зубы,
проглоти язык!
Знаю я тебя, негодяя, язву коварства,
стоит тебе заговорить,
и дело, смущавшее всю управу,
дело, подобное сточной канаве,
где никто не хочет мыть руки,
разверзнется вновь перед нами.
Это ли не беда!
Не предадимся мы милым забавам,
не станем любоваться яркой луной,
не выпьем саке, не съедим пирожок!
Молчи!
Дело закрыто, успех очевиден.
Что тут неясного?

Торюмон Рэйден:

Повинуюсь, господин!
Дело закрыто, всё ясно.
Гори, мой язык, от невысказанного,
скрипите, зубы, от умолчания!

Сэки Осаму:

Гори, язык? Скрипите, зубы?
О доблестный самурай!
Воплощение всех добродетелей,
прозрение всех будд!

Через сцену бежит служитель, задёргивая занавес.

4. «Отец готов принять вас»

Студёный рассвет вползал в дом сквозь щели бамбуковых ставен. Нагретый камень давно остыл, но под одеялом оставались жалкие крохи тепла.

С решительностью самоубийцы я отбросил одеяло и вскочил на ноги. Махи руками. Махи ногами. Наклоны. Приседания. Отжаться от пола. Что теперь? Бегом на двор, голым по пояс, в одних просторных хакама. Идиот, сегодня тебе не нужно на службу. Тебе дали выходной. Зачем ты подскочил ни свет ни заря?

А, поздно. Что теперь мучиться?!

У колодца стоял отец: наполнял водой лохань.

— Доброе утро, отец.

— Доброе утро.

Я наполнил вторую лохань. Отец хмыкнул, я отвернулся, пряча улыбку, и мы оба предались безумствам. Уй-й! Что ж так холодно?! Это же не вода, это пыточный инструмент! Не дрожать, слышишь? Н-не д-д-дрожать…

Мы умылись. Почистили зубы. И наконец позволили себе растереться полотенцами — досуха, докрасна!

— Это правда, что Ивамото Камбун убивал безликих? — спросил отец, одеваясь.

— Правда.

— Он напал на тебя?

Я завязал пояс. На востоке разгоралось белое сияние. Ни облачка, день будет ясный, безветренный, морозный. Солнца не видно, но серебро восхода всё ярче. Вот-вот проступят золотые прожилки. К моменту, когда солнце восстанет из моря, полыхнёт в полнебосвода.

Такой восход называют «жемчужным венцом».

— Да. К счастью, вмешался сенсей Ясухиро. Камбун напал на него.

— Со стальными мечами?

— Да.

Отец достал кисет, набил трубку табаком. Я сбегал в дом, зажёг лучину от очага, вернулся к колодцу. Поднёс лучину отцу, дождался, пока он пустит первый клуб дыма.

— Это Мигеру оглушил его палкой?

— Клюкой.

Уточнять, что у Мигеру за клюка, я не стал. Каонай занимался её починкой, сидя в беседке — ему дозволялось там работать. Ему-то чего не спится?

— Камбун совершил преступление. Твой слуга помог его задержать. С другой стороны, безликий поднял руку на самурая. Наверное, он заслуживает наказания.

— Да, я подумаю над этим.

Отец пыхнул трубкой и ушёл в дом.

О-Сузу подала нам завтрак. Бобовая каша с солёной редькой, морской окунь, чай. Наевшись, я обошёл двор и был приятно удивлён. Ни одной сломанной или подгнившей доски в заборе. Дрова нарублены и наколоты — поленница крышу навеса подпирает. Двор чисто выметен, сучья на деревьях подрезаны. Беседка и нужник починки не требуют…