Рассказы о Дзержинском

Еще и еще раз он перечитал телеграмму. Потом спросил:

— Когда идет поезд в Москву?

И, не дослушав ответа, пошел на вокзал. Ему говорили о специальном вагоне, он не слушал. За его спиной была солдатская котомка, фуражку он низко надвинул на глаза. Он шел в расстегнутой шинели, в больших, со сбитыми каблуками болотных сапогах. И никто не видел, какое выражение было в его глазах — там, под низко надвинутым козырьком фуражки: может быть, опять детское выражение непонимания.

В Ленина? Стрелять в Ленина?

Так он пришел на вокзал.

Это был вокзал тех лет — грязный, закоптелый, проплеванный.

Медленно, вместе с толпой он вышел на перрон, добрался до какого-то стоявшего на дальних путях состава.

И стал спрашивать, когда этот состав доберется до Москвы. Выяснилось, что к утру.

Состав был смешанный — и пассажирские вагоны, и товарные, и даже угольная платформа. Все было занято. На крышах лежали вплотную, тело к телу. В тамбурах, на тормозных площадках, на буферах стояли люди.

Люди облепили даже паровоз. Это был «скорый» поезд.

Раз и другой Дзержинский прошел вдоль поезда, — нигде не было места. Потом сказал бородатому красноармейцу:

— Подвинься, товарищ.

Бородатый уступил Дзержинскому часть ступеньки. Потом они вместе перешли на буфер.

О чем думал Дзержинский в эту звездную, холодную августовскую ночь?

Может быть, вспоминал о том, как много лет назад ехал на извозчике с Лениным и с Надеждой Константиновной, как беспокоился Ленин, что Дзержинскому неудобно сидеть на облучке, и какие у Ленина были веселые и милые глаза, когда он говорил:

— Да вы держитесь. Разве можно так? Или давайте все слезем и пойдем пешком. А?

Может быть, он вспомнил тюрьмы, в которых провел одиннадцать лет. Александровский пересыльный централ? Орловскую каторжную тюрьму? Тюрьму в Ковно? Ссылку в Сибирь?

Или думал о том, что он, Дзержинский, председатель ЧК, что его долг — охранять жизнь вождей и что самый великий вождь мира, быть может, умирает сейчас, в эти минуты?

Или думал о честном слове врага?

О том, как отпущенный под честное слово генерал Краснов бежал на Дон и долго заливал землю кровью людей. А ведь дал честное слово никогда не поднимать оружия против власти Советов...

Или монархист Пуришкевич и его честное слово?

Или члены Центрального комитета кадетской партии Давыдов и Кишкин? Они тоже давали честное слово порядочных людей.

Может быть, он вспоминал слова Ленина в ту ночь, когда у Смольного горели костры и на ступеньках стояли пулеметы.

В ту ночь, когда он, Дзержинский, был назначен председателем ВЧК.

— Немедленно приступайте к работе, — сказал Ленин на прощанье. — Я не верю их честному слову и не поверю никогда.

В ту ночь Дзержинский вышел из Смольного и оглянулся — поискал глазами окно комнаты, в которой остался Ленин. Ленин у телефона.

— Я не верю их честному слову, — сказал Ленин, — и не поверю никогда.

Быть может, он представлял себе Ленина: его лицо, его манеру говорить, его глаза. Как они виделись в последний раз? О чем говорил тогда Ленин? Кажется, это был не длинный разговор. Точный, ясный и простой, как всегда.

Никто не знал, о чем думал Дзержинский в эту августовскую ночь. В Москву он приехал еще более похудевший, с крепко сжатыми губами, с резкой морщинкой на лбу.

Вошел к Ленину и стал у двери.

Ленин был без сознания.

Дзержинский постоял у двери, сунув ладони за ременной пояс, недолго, минут пять. Потом вышел и спрятался за угол дома. Теперь он задыхался, будто кто-то взял за горло. Он тряхнул головой, стиснул зубы, прислонился спиной к стене дома.

Потом из глаз его выкатились две слезы. Только сейчас он понял, что плакал. Но ему не стало легче. Пожалуй, стало тяжелей.

Он вышел из-за дома и быстро пошел к воротам Кремля. Навстречу, с палкой, в широкополой шляпе, шел Горький. Они молча поздоровались.

— Да, — сказал Горький, — вот какие дела. Да.

Махнул рукой и пошел к Ленину.

А Дзержинский пошел в ЧК.

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Секретарь тихонько отворил дверь и пропустил перед собой невысокого человека в рваном тулупе, обросшего бородой и очень худого. Синие яркие глаза незнакомца блестели так, будто у него был жар.

— Садитесь, — сказал Дзержинский, — и рассказывайте. Что у вас там случилось и кто вы такой? Только рассказывайте коротко: у меня мало времени.

Он достал из ящика стола аккуратно завернутый в бумагу ломоть черного хлеба и стал ужинать, — а незнакомец — фамилия его была Сидоренко — начал рассказывать.