Рассказы о любви

В этом молчаливом торговце нет ничего особенного, за десятилетия он нисколько не изменился и, похоже, не становится с годами старше, как и не был когда-то моложе. Тем не менее и Андреас Онгельт был когда-то мальчиком, потом юношей, и если порасспросить старых людей, то можно узнать, что в те далекие времена его звали «маленький Онгельт», и он, отнюдь не стремясь к этому, был своего рода знаменитостью. Однажды, примерно тридцать пять лет назад, он даже пережил одну «историю», известную ранее любому жителю Герберзауэра, хотя сегодня вряд ли найдутся желающие рассказывать ее или слушать. Это была история его помолвки.

* * *

Молодой Андреас еще в школе не был охоч до разговоров и веселых компаний, чувствовал себя повсюду лишним, все следили за ним, а он был достаточно пугливым и застенчивым, чтобы заранее во всем уступать каждому и признавать свое поражение. К учителям он испытывал безмерное уважение, а к ученикам — страх, смешанный с удивлением, никто никогда не видел его в переулке или на игровых площадках, и только редко купающимся в реке, а зимой он вздрагивал и съеживался, как только видел в руках товарищей снежок. Дома он с удовольствием и нежностью играл в куклы, оставшиеся от старшей сестры, и в магазин — взвешивал на весах муку, соль и песок, запаковывая их в маленькие кулечки, а потом обменивал их друг на друга, ссыпал содержимое назад, снова паковал и снова взвешивал. Он охотно помогал матери по хозяйству, делал для нее покупки и собирал в саду улиток с салата.

Его школьные товарищи изводили его и часто дразнили, но так как он никогда не сердился и почти никогда не обижался на них, то в общем и целом его школьная жизнь не была такой уж обременительной, он был ею доволен. Не находя дружбы и теплого отношения к себе у товарищей и не имея возможности платить им тем же, он отдавал все это своим куклам. Он рано лишился отца, поскольку был поздним ребенком, а мать, которая хотела видеть его совсем другим, предоставила ему свободу и питала к его робкой привязчивости некую жалостливую любовь.

Такое терпимое положение дел продержалось, однако, лишь до поры, пока маленький Андреас ходил в школу, а потом учился ремеслу на Верхнем рынке в магазине у Дирламма. Примерно в это время, незадолго до того, как ему исполнилось семнадцать лет, его душа, жаждавшая нежности, встала на другой путь развития. Робкий юноша невысокого росточка начал широко раскрытыми глазами поглядывать на девушек и воздвиг в своем сердце алтарь любви к женщинам, пламя на котором вспыхивало тем выше, чем печальнее протекала его влюбленность.

Для того чтобы познакомиться с девушками любого возраста и посмотреть на них, предоставлялось немало возможностей, поскольку юный Онгельт после окончания учебы у Дирламма был принят тетей в ее магазин бельевых товаров, который должен был позже полностью перейти к нему. В магазин ежедневно приходили дети, школьницы, молодые барышни и старые девы, служанки и их хозяйки, перебирали ленты и тесьму, выбирали кайму и образцы стежка, хвалили и отвергали товар, торговались и просили совета, покупали, не слушая его, и приходили потом обменивать покупки. При всем при этом присутствовал и юноша, держался вежливо и скромно, выдвигал ящики, поднимался и спускался по лестнице-стремянке, раскладывал на прилавке товар и убирал его, записывал заказы и давал справку, что и сколько стоит, и каждую неделю влюблялся то в одну, то в другую покупательницу. Краснея, он расхваливал тесьму и шерсть, дрожащей рукой производил расчеты, с громким биением сердца придерживал входную дверь и произносил то самое изречение об оказании им чести новым приходом, если магазин покидала чопорная юная краса-девица.

Чтобы угодить своим красавицам и понравиться им, Андреас выучился тонким деликатным манерам. Он тщательно расчесывал каждое утро светлые волосы, держал одежду и белье в чистоте и с нетерпением ждал, когда появятся усики. Он научился делать при появлении покупательниц элегантные поклоны, опираться, раскладывая товар, тыльной стороной левой руки на прилавок, стоять полусогнув одну ногу и мастерски улыбаться, освоив все приемы от сдержанной ухмылки до излучения неподдельного счастья. Кроме того, он все время изыскивал красивые фразы, состоявшие по большей части из наречий, выучивая все новые и находя все более завораживающие. Так как он вырос в доме не приученным к галантной речи и был по этой части несмел и лишь в крайних моментах произносил законченную фразу с подлежащим и сказуемым, то в этом странном наборе слов он искал себе подспорье и постепенно привык, избегая связной речи, полной смысла, создавать иллюзию себе и другим относительно своей способности вести разговор.