Рассказы о любви

— Успокойся, ладно? И послушай меня. Видишь ли, я тебе нравилась, и мне не хотелось так, ни с того ни с сего, сделать тебе от ворот поворот. Я ведь тебе сразу сказала, ты помнишь, что ты не имеешь только поэтому права считать себя моим сокровищем, так ведь?

Карл молчал.

— Ведь так?

— Ну вот видишь.

— И теперь мы должны поставить последнюю точку, и тебе не стоит так близко принимать это к сердцу, в переулке полно девушек, и я не единственная и к тому же не самая подходящая для тебя, ведь ты учишься и станешь потом господином и, может, даже доктором.

— Нет, Тина, не говори так!

— Однако это именно так и не иначе. И я хочу тебе сказать еще раз, что это все еще не настоящее, когда влюбляешься в первый раз. Будучи таким молодым, ты еще не знаешь, чего хочешь. Из этого никогда ничего не получится, и позднее ты будешь смотреть на это совсем другими глазами и понимать, что это было совсем не то.

Карл хотел ответить, хотел во многом возразить, но от горя не мог произнести ни слова.

— Ты хотел что-то сказать? — спросила Тина.

— О, ты, нет, ты не знаешь…

— Что, Карл?

— Ах, ничего. О-о, Тина, что мне теперь делать?

— Ничего, спокойно жить дальше. Пройдет немного времени, и потом ты будешь рад, что все так случилось.

— Ты говоришь, ах, что ты только говоришь…

— Я говорю всего лишь, что все идет своим чередом, и ты увидишь, что я абсолютно права… но что все это надо прекратить одним махом, абсолютно все…

Он ничего не произнес, и она положила руку ему на вздрагивающее плечо и молча ждала, пока он перестанет плакать.

— Послушай меня, — сказала она потом решительно. — Обещай мне, что останешься хорошим и разумным мальчиком.

— Я не хочу быть разумным! Я хочу умереть; лучше мертвым, чем…

— Э, Карл, не будь таким непутевым! Послушай-ка, раньше ты ведь однажды потребовал от меня поцелуй, помнишь?

— Помню.

— Ага! Если ты будешь хорошо себя вести… видишь ли, я не хочу, чтобы ты думал потом обо мне плохо; я хочу попрощаться с тобой по-доброму. Если будешь примерным мальчиком, то я тебя сегодня поцелую. Хочешь?

Он только кивнул и беспомощно посмотрел на нее. Она приблизилась к нему и поцеловала его, и поцелуй этот был тихим и бесстрастным, целомудренным и сдержанным. Она взяла его руку, слабо пожала и быстро пошла к двери.

Карл Бауэр слышал звук ее шагов, они затихали; вот она покинула дом и спустилась по лестнице, вышла на улицу. Он все это слышал, но думал совсем о другом.

Он вспомнил тот вечерний зимний час, когда юная блондинка дала ему в переулке пощечину, и тот вечер ранней весной, когда в тени ворот девичья рука гладила его по голове, и мир кругом был такой чарующий, и улицы города стали неузнаваемыми, божественно прекрасными просторами. И ему вспомнились мелодии, которые он раньше играл на скрипке, и та свадьба в пригороде, с пивом и пирогом. Пиво и пирог, подумалось вдруг ему, что за нелепое сочетание, но что уж дольше об этом думать, ведь он потерял сокровище и был обманут, она его покинула. Правда, она все-таки поцеловала его… поцеловала… О, Тина!

Он устало опустился на ящик — во дворе было полно пустых ящиков. Маленький квадратик неба над ним стал красным, потом серебряным, потом погас и долго оставался темным и мертвым, а через пару часов, когда его осветила луна, Карл все еще сидел на своем ящике, и его укороченная тень лежала перед ним черной и бесформенной на неровной брусчатке.

Молодой Карл Бауэр лишь мимоходом бросил через высокий забор беглый взгляд в страну любви, но этого оказалось достаточно, чтобы его жизнь без утешения и женской ласки сделалась для него печальной, утратившей цену. Дни стали пустыми и тоскливыми; ко всему, что происходило вокруг, даже к своим будничным обязанностям, он оставался безучастным, словно все это его не касалось. Учитель древнегреческого напрасно взывал к нерадивому гимназисту, витавшему где-то в облаках; лакомые кусочки верной Бабетты тоже не манили его, а ее добрые уговоры и советы отскакивали от него как от стенки горох.

Последовало очень резкое, чрезвычайное предупреждение ректора и постыдное наказание домашним арестом, чтобы вернуть сбившегося с пути юношу на стезю труда и добродетели. Он понял, что глупо и досадно быть отстающим перед последним годом обучения, и начал усердно заниматься длинными весенними вечерами, так что дым шел коромыслом. Это было началом выздоровления.

Иногда он еще ходил в Соляной переулок, в котором жила Тина, и не понимал, почему ни разу не встретил ее. На это, однако, имелась своя причина. Вскоре после последнего разговора с Карлом девушка уехала, чтобы собрать в родных местах приданое. Он же думал, что она все еще здесь и просто избегает его, а спрашивать о ней ему никого не хотелось, даже Бабетту. Каждый раз после таких пустых походов он возвращался, смотря по настроению, то сильно раздосадованный, то грустный, хватал в ярости скрипку или долго смотрел в маленькое оконце на крыши города.