Рассказы о любви

Сейчас уже ночь, под окном все еще стрекочут цикады во влажной траве в саду, и многое все еще остается таким же, как в то сказочное лето. Может быть, думаю я про себя, все это вернется ко мне еще раз и я смогу пережить все снова, если останусь верен своему чувству, подвигнувшему меня на то, чтобы написать это письмо. Я хочу отказаться от того, что для большинства молодых людей явствует из их влюбленности и что я сам познал в достаточной степени, — от наполовину искренней, наполовину искусственной игры взглядов и жестов, от мелочного использования настроения и случая, от касания ног под столом и от злоупотребления поцелуем руки.

У меня не получается того, что я имею в виду, что хочу искренне сказать. Но возможно, Вы поняли меня, несмотря ни на что. Если Вы такая, как я себе с удовольствием Вас представляю, тогда Вы сердечно посмеетесь над моим конфузным посланием, нисколько не обижая меня. Возможно, я и сам когда-нибудь посмеюсь над ним; сегодня я этого еще не могу сделать, да и не хочу этого.

С величайшим почтением

преданный Вам Б.

1906

ИСПРАВЛЕНИЕ КАЗАНОВЫ

I

В Штутгарте, куда его привлекла молва о роскоши двора герцога Карла Евгения, рыцарю фортуны Джакомо Казанове не повезло. Даже несмотря на то что он и встретил там, как и в любом другом городе, множество старых знакомых, а среди них венецианку Гарделлу, тогдашнюю фаворитку герцога, и несколько дней прошли для него весело и легко, в обществе танцоров, танцовщиц, музыкантов и актрис. Казалось, ему обеспечен хороший прием у австрийского посланника, при дворе, даже у самого герцога. Но, едва осмотревшись, ветрогон отправился как-то вечером с несколькими офицерами к дамам легкого поведения, они играли в карты и пили венгерское вино, а кончилось увеселение тем, что Казанова проиграл четыре тысячи луидоров, остался без своих драгоценных часов и колец и был в непотребном виде доставлен домой в коляске. Завязался судебный процесс, и дело дошло до того, что перед искателем приключений замаячила опасность потерять все свое состояние и быть отданным в солдаты одного из герцогских полков. Тут он решил, что пришло время уносить ноги. Прославившийся побегом из венецианских свинцовых казематов, Казанова ловко ускользнул и из-под штутгартской стражи, даже прихватив свои чемоданы, и через Тюбинген добрался до Фюрстенберга, где мог считать себя в безопасности.

Там он решил передохнуть и остановился в трактире. Душевное равновесие вернулось к нему еще в пути, а неудача сильно его отрезвила. Пострадали его кошелек и репутация, пошатнулась слепая вера в богиню удачи, и он неожиданно оказался выброшенным на улицу, без дальнейших планов и видов на будущее.

Однако жизнелюбивый итальянец отнюдь не производил впечатления человека, попавшего под удар судьбы. В трактире он был принят, в соответствии с костюмом и поведением, как путешественник первого класса. Он носил украшенные драгоценными камнями золотые часы, нюхал табак попеременно то из золотой, то из серебряной табакерки, на нем было тончайшее белье, изящные шелковые чулки, голландские кружева, и стоимость его платьев, драгоценных камней, кружев и украшений была лишь недавно оценена в Штутгарте одним знающим человеком в сто тысяч франков. Немецким он не владел, зато говорил на безупречном французском с парижским выговором, а манеры его были манерами богатого, изнеженного, однако широкой души путешественника. Он был требователен, но не скупился, когда оплачивал счет и раздавал чаевые.

После лихорадочного переезда Казанова оказался в трактире к вечеру. Пока он мылся и пудрился, был готов заказанный им изысканный ужин, который вместе с бутылкой рейнского помог ему провести остаток дня с приятностью и без скуки. Он довольно рано отправился на покой и прекрасно проспал до утра. И только затем приступил к приведению дел в порядок.