Рассказы о пластунах

— Нехорошо помирать в такую распутицу, — сказал Перепекин, поеживаясь и пряча посиневшие руки в рукава черкески.

— В такую погоду хорошо в духане шашлык кушать, белым вином запивать, — отозвался Мирзоянц — кладовщик ДОПа. У него было квадратное, бугристое лицо, маслянистые коричневые глаза, которыми он сейчас, не мигая, смотрел на Перепекина. В сотню они пришли вместе и сейчас сидели в одной воронке, приспособленной под окоп. Тут же с ними примостился маленький, с тусклым личиком человек в щегольской черкеске — парикмахер Вьющенко. Этот молчал и только нервно потирал ладонью заросший рыжей щетиной подбородок.

— Правду говорят, — глядя на него, заметил Перепекин, — что сапожник без сапог ходит. Смотри, наш Вьющенко — цирюльник, а сам зарос ураганно.

— Чисто балаболка, — раздраженно отозвался Вьющенко, — и молотит языком, и молотит… Вот немец нажмет, он нас всех побреет.

— Тю, дурный, — беззлобно выругался Перепекин. — Я для твоего развлечения балакаю. А немца мы сюда не допустим. Тебя ж учили — смелый, инициативный казак, вооруженный автоматом або карабином — это все едино, — недоступен для противника. А нас туточки три смелых, инициативных казака…

В это время две мины с треском рванули перед воронкой. Пластуны прижались к мокрым стенкам, втянув головы. Осколки прожужжали где-то вверху, а грязь плеснула в окоп.

— Вот тебе и недоступный, — зло сказал парикмахер, вытирая лицо.

— А то? — усмехнулся Перепекин. — Главное — вовремя пригнуться…

Вечером левый сосед дрогнул и отошел, далеко ли — никто в сотне толком не знал. На стыке была артиллерийская позиция: три гаубицы на прямой наводке — против танков. Положение артиллеристов сразу стало критическим. Оттуда прибежал посыльный — безусый парень в бешмете. Губы у него дрожали, и он, когда говорил, с трудом выталкивал из себя слова.

Сотня с трудом держалась в мелких окопчиках, но все же командир послал к артиллеристам весь свой резерв — кладовщиков, парикмахеров, ординарцев и одного хориста, которыми вчера пополнили подразделение. Суровый, с простуженным голосом сержант построил резерв, тыча каждого в грудь каменным пальцем, пересчитал — оказалось тринадцать человек.

— Чертова дюжина, — сказал он хрипло. — Ну, ничего, я — четырнадцатый, ты — пятнадцатый, — обернулся он к стоявшему рядом артиллеристу.

Сержант с артиллеристом шли впереди, остальные, вытянувшись в колонну по одному, шагали за ним, то растягиваясь, то наступая друг другу на пятки. Путь на огневую позицию лежал через сосновую рощу. Вечер и так был темный, а в роще и совсем ни зги видно не было. Только далеко впереди меж деревьями что-то неярко посверкивало. На этот неверный свет и двигались, сначала вовсе без дороги, а потом по узкой просеке.

И вдруг впереди зашумело, затрещало: кто-то стрелял, кто-то бежал по просеке.

— Ложись, — скомандовал сержант и опрокинулся на Перепекина, который шел за ним следом. Иван Григорьевич поддержал его и почувствовал, как обмякло и стало непослушно грузным в его руках большое тело.

— Что с вами, сержант… товарищ сержант? — шепотом спросил Перепекин, опускаясь на землю.

Сержант молчал. Перепекин приложил ухо к его груди и не услышал сердца. Он провел по его лицу ладонью и попал во что-то жидкое и липкое. Сообразил — кровь, но еще не поверил, что сержант убит. Потряс его за плечо и крикнул:

— Сержант… Товарищ сержант!

Но тот молчал.

Трескотня прекратилась, впереди, совсем близко, кто-то залег и ждал. Перепекин старался сообразить, что же делать. Где-то рядом лежал молоденький артиллерист — Иван Григорьевич слышал его дыхание, позади прижались к земле и помалкивали парикмахеры, кладовщики и ординарцы — резерв, которым надо как-то управлять, командовать. И Перепекин подумал, что делать это обязан он. Почему? Наверное, потому, что у него на руках умер сержант, и потому еще, что он ощущал в себе силу, чувствовал — сможет повести за собой этих людей, которые ждали, чтобы кто-то поднял их и повел.

Сначала нужно было выяснить, кто залег впереди.

— Эй, кто там? — громко спросил Перепекин.

— Свои, — от самой земли ответил невидимый голос.

— Чьи свои?

— Артиллеристы.

— Это наши, — подтвердил лежавший рядом с Перепекиным юноша.

— Идите сюда, — приказал Иван Григорьевич. Подошли двое, рассказали, что на огневых была рукопашная и теперь там немцы.

— А вы? — сурово спросил Перепекин.

Артиллеристы сказали, что они отошли в лес и отстреливались и что противник где-то здесь близко.

— Ясно. — Перепекин встал и, хотя его никто не видел, вытянув руки по швам, негромко, но так, что все его расслышали, произнес: — Сержант убит, слушай мою команду, — подождал, прислушался. Резерв молчал. Тогда Иван Григорьевич приказал: — Встать!

Покряхтывая, стукаясь карабинами, люди встали.

— Ведите к огневым, — сказал Иван Григорьевич артиллеристам и, когда цепочка пластунов двинулась вперед, пропустил людей мимо себя, в каждого тыкая пальцем, как это делал сержант. Убедился, что все на месте, и, спотыкаясь на неровной просеке, пошел в голову своей маленькой колонны.