Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения

Барабанный бой и голос Капитана разбудили меня на рассвете. Я вскочил и к изумлению своему почувствовал, что от вчерашней моей усталости не осталось во мне ни малейшего следа. Сила и бодрость опять возвратились. Одна лень потягивала мои руки и растворяла настежь мой рот, — но холодная вода вскоре прогнала и это, — и я по-прежнему пустился в поход. — Только пользуясь вчерашним уроком, я никогда уже более не уходил вперед, а смиренно следовал при своем взводе, досыпая на ходьбе до первого привала те часы, которые похищаемы были у меня ранним вставаньем. Не подумайте Господа читатели, что фраза: досыпая на ходьбе какая-нибудь риторическая фигура, или острота. Нет клянусь вам, что после сильного перехода, когда не успеешь хорошенько выспаться, встанешь рано, освежишься кое-как, чтобы выступить в поход, — то после, идучи в рядах своего взвода, поминутно засыпаешь на ходьбе, видишь сны, спотыкаешься, просыпаешься и вновь погружаешься в сон. — Спросите у Армейских Фронтовых офицеров. Это со многими бывало.

Вторая дневка была в Луге. — Примечательного ничего не случилось. Но зато третья очень памятна. — Это было у Феофиловой пустыни. Тут мы в первый раз услыхали о взятии Французами Москвы!! Напрасно стал бы я стараться передать читателю то ужасное впечатление, которое произвело над нами это известие. Чувство это невыразимо. — Совершенное уныние овладело нами. С каким-то грустным равнодушием, с какою-то безмолвною тоскою смотрели мы теперь на будущее. Нам казалось, что все уже погибло, что война не имеет уже другой цели, кроме последнего, отчаянного усилия умирающего, кроме конечного истребления остальных Русских. До этих пор мы мечтали о славных подвигах теперь вся перспектива нашего воображения ограничивалась смертью. — Окончились шумные наши беседы на ночлегах; молча сходились мы теперь друг с другом, молча пожимали друг у друга руки и покачав головами, молча отирали навернувшуюся на глазах слезу. Более всего боялись мы унизительного мира; смерть казалась нам гораздо предпочтительнее.