Рассказы о прежней жизни

Но это ничего. Скоро он тоже разомнется, втянется в работу. Скрипы пройдут, останется только легкое старческое дребезжание, к которому я привык.

За воротами кооператива я, лишь на секунду поколебавшись, сворачиваю – не налево, по дороге, ведущей в Верхние Пискуны, а направо – к Котловану. У меня нет поручения, нет цели, я вольный казак и еду куда глаза глядят, просто так еду, на время: пока терпит камера.

Мимо Котлована идёт дорога, но я спускаюсь с невысокого бережка и качу по плотному приплёску, вдоль самой воды. Котлован пуст: солидный, взрослый, выходной рыбак ещё не нагрянул, ещё не раскачали воду назойливые моторки и не дымят возле палаток костры. В одном только месте рыбачат два хохлатых пацанчика. Поплавки их торчат солдатиками в двух метрах от берега – дальше самодельные удилища-прутики не достают.

– Как улов, гвардейцы? – спрашиваю я.

– Да вон, – неохотно кивают пацаны на полиэтиленовый мешочек с водой.

В мешочке пошевеливает жабрами только что, видать, выловленный чебачок, размером с мизинец, и плавают кверху пузом два таких же подлещика.

– И давно сидите?

– С шести утра, – сознаются «гвардейцы».

Можно было и не спрашивать. У пацанов спеклись от жары губы, провалились глаза и носы шелушатся. Упорные ребята!

– Петька, – говорит один, – может, проверим закидушку?

– Да ну её, – вяло отвечает Петька. – Дохлое дело.

Всё же он поднимается и начинает выбирать закидушку. Леска идёт свободно, без напряжения и толчков. Сразу видно, что ничего там нет. О чём Петька и сообщает скучным голосом:

– Пусто…

В тот же миг кто-то большой взбаламучивает воду у самого берега.

– Держи! Не тяни! – вскакивает товарищ. – Помучай его, помучай!..

Но обалдевший Петька действует не по правилам. Не в силах разжать свёденной руки, он пятится назад – и выволакивает на песок здоровенного, килограмма на два язя. Уже на берегу язь срывается, мощно трепыхнувшись, прыгает обратно к воде, однако подоспевший Петькин дружок плюхается на него животом.

Потом мы все трое молча стоим над ним. Язь толстенный, разъевшийся, про таких рыбаки говорят – не «поймал», а «выворотил лаптя». Ничего себе лапоток – размера, этак, сорок седьмого. Я украдкой оглядываюсь: может, мне всё это привиделось? И пацаны, и рыбина? Ведь по здешним местам такой улов – фантастика.

Пацаны вдруг, словно очнувшись, начинают торопливо заворачивать язя в болоньевый плащ. На меня они не смотрят, но затылки их выдают страх и напряжение: а ну как этот незнакомый дядька отнимет рыбу? Или заругается: «Ах вы, такие-сякие, браконьеры! Вот я вас в милицию!..»

А за что их ругать? Они честно высидели свое рыбацкое счастье. Да и снасть у них… смех и горе! Пятиметровая закидушка с двумя крючками.

Я потихоньку отхожу, держа в руках велосипед. Выбираюсь на дорогу…

Язь всё же не идёт у меня из головы. Чем дальше я отъезжаю от Котлована, тем больше начинает казаться, что он мне привиделся. Определённо, это было видение. А может, знамение. В любом случае – чудо. И если так, значит, быть сегодня другим чудесам.

Дорога теперь идёт по насыпи, вдоль обводного канала. Справа – выложенный бетонными плитами откос, слева, в жиденьком тальничке, дачи, дачи, дачи. Кончается один кооператив, начинаются владения другого. Унылые, в общем-то, места: сырость, кочкарник. Но такая это, видать, зараза – дачное строительство, – что, наверное, отведи жаждущим под кооператив солончаки, пустыню, моренную гряду какую-нибудь – всё равно понаставят сараюшек и коттеджей, взорвут валуны, унавозят пески и будут через год похрустывать свежими огурчиками. Вот и здесь за многими оградками не только зеленеет смородина да курчавится малина: тянут вверх редкие веточки берёзки, рябинки, даже мелькают кое-где бледно-зелёные сосёночки метрового роста. Никакой учёный лесовод не посадил бы сосну в согре, зная, что не место ей тут. Лес-то вон где – впереди. Темнеет на взгорке, словно остановившаяся в раздумье рать. Сюда, в низину, даже разведчиков не выслал. Может, и высылал, да загинули они тут, едва проклюнулись из семян.

А у этих дилетантов, надо же, растут деревца!

Еду.

Кручу педали.

Пощёлкивают весело, выскакивая из-под колёс, мелкие камешки.

«А почему они, собственно, пощёлкивают? – спохватываюсь я. – Почему до сих пор не расшлепнулось колесо и я не чувствую ободом дорогу?»

Так и есть! Вот оно, второе чудо сегодняшнего дня: камера держит. Минут сорок уже прошло, а она как была упругой, так и осталась. «Это потому, наверное, – смекаю, – что я про неё забыл. Сейчас начнёт выдыхаться, тунеядка».

Больше я не забываю про камеру. То и дело поглядываю на колесо, караулю момент, когда оно начнёт дрябнуть, тороплю даже его, подгоняю: ну!.. Давай-давай, нечего притворяться.