Рассказы о прежней жизни

Когда ноги у него шибко разболятся, дядя Саша всё равно дежурит, только на крылечке своего дома. Посидит, посидит – пальнет, крикнет. Помолчит – снова пальнет и снова крикнет.

И мы спокойно спим в своих разнокалиберных скворечниках. Раз кричит дядя Саша – значит, всё в порядке.

За вторым столбом меня обгоняет голубой «москвич». За третьим – шоколадные «жигули» и почти сразу мягко покачивающаяся серая «Волга».

Вот кого я ничуточки не боюсь, так это личных автомобилей. Наоборот, они меня боятся. Они загодя начинают забирать влево, осторожно и предупредительно объезжают меня. И если я при этом вдруг вильну рулём, машины испуганно вскрикивают.

Дядя Саша, когда его догоняют машины, останавливается. Нет, не для того, чтобы «проголосовать». Просто останавливается, отступает – от греха подальше – к самому краю дороги и, повернувшись к ним лицом, пропускает.

Догнал дядю Сашу «москвич» – обдал пылью, покатил дальше.

Догнал жигулёнок – бодро проклаксонил: «Салют, дядя Саша!» – и показал корму.

«Волга» споткнулась было, но, осторожно перенырнув колдобину, снова наддала ходу.

Видать, тоже у товарищей лимит времени: торопятся – боятся, как бы камера не спустила.

А у меня сегодня всё в ажуре. Правда, на свадьбе я потерял минуту, но зато магазин подарил мне аж полторы: очереди совсем не было. Так что я могу себе позволить задержаться.

– Дядя Саша! – говорю я, притормаживая – Давай сумку-то, довезу. Повешу на руль – и алле-пошёл.

Дядя Саша прижимает сумку к себе, словно боится, что я выхвачу её, и строго говорит:

– Яйцы!.. Яйцы у меня здесь. Вот эту вот, если желаешь помочь, возьми. Тут хлеб… Четыре буханки? – уточняет он вопросительно (дескать, четыре-то довезешь ли? Не передумаешь?).

– Давай-давай, – говорю. – Домчим – будь спокоен.

– На штакетник там повесь!.. Сумку-то! – кричит мне вслед дядя Саша.

…Камера начинает дрябнуть. Потерявшее упругость колесо больше не выталкивает из-под себя мелкие камешки, а мягко обволакивает их.

Но теперь уже не страшно.

Двенадцатый столб… тринадцатый… четырнадцатый – и я поворачиваю в свой кооперативный рай…

II. Покупка

Это началось ещё осенью. Однажды за ужином жена сказала:

– Хочу грядку.

Я не понял.

– Ну, грядку. Пусть всего одну, пусть совсем маленькую. Я бы там посадила вот столько лука, – она отмерила руками сантиметров тридцать – сорок, – вот столько редиски, вот столько гороха, вот столько салата, вот столько укропа, а всё остальное заняла бы под цветы.

– Минутку. Что всё остальное? Ведь грядка-то одна. И маленькая.

Жена подумала и сказала:

– Ну, я посадила бы цветы по краям.

Откровенно говоря, я давно ждал чего-нибудь этакого. Не может быть, говорил я себе, чтобы у молодой женщины со временем не обнаружился какой-нибудь каприз. Таких женщин и в природе-то не существует. Но убогое воображение подсказывало мне стандартные претензии: она-де губит со мной свою молодость, замуровала себя в четырёх стенах среди кастрюль и пелёнок, мы редко бываем в гостях, в театрах, на концертах и так далее. К этому я готовился. У меня был продуман план обороны, в котором предусматривались мелкие отвлекающие уступки и ошеломительные контрудары, перерастающие в рейды по тылам.

Нелепая грядка упала как снег на голову. Я растерялся.

– А может, купим абонемент на симфонические концерты? На целый год, а? Будем ходить, слушать.

– С ней? – кивнула жена на дочку и грустно покачала головой. – А в огороде я бы ей лопаточку дала – она бы тоже копалась, никому не мешала.

– Погоди, погоди! – всполошился я. – Только что ты говорила про одну грядку.

– Ну да, мне больше и не надо. Но грядки-то в огороде делают, не на асфальте же… И пусть бы там не было домика, – снова замечтала она. – Можно соорудить шалашик или сделать навес от дождя, а пищу готовить на летней печке.

– Стоп! – решительно сказал я. – Огород, шалаш, печка… Где ты всё это собираешься устраивать? На детской площадке? Во дворе? Ведь нужен участок. Ведь это, золотко моё, называется «дача».

Жена подняла глаза вверх, прислушалась – что там происходит в её душе – и спокойно ответила:

– Значит, я хочу дачу.

– Милый, купи мине дачу, – пробормотал я.

– Я не говорила – милый, – уточнила жена.

– Ещё бы… Но это и не про тебя. Песня такая есть.

Благодаря этой песенке на некоторое время тема дачи превратилась у нас в развлечение. Жене понравились слова, и она, вроде бы дурачась, принималась иногда напевать:

Милый, купи мине дачу —
Трудно мне в городе жить.
А еслив не купишь – заплачу
И перестану любить.

На что я немедленно отвечал следующим куплетом:

Нет в мине, милая, денег,
Чтоб тебе дачу купить.
А еслив не любишь – не надо:
Я и без любви могу жить.

А поскольку в песне варьировались только эти два куплета – она ему: «Милый, купи мине…» (ленту, шляпу, дачу), а он ей: «Нет в мине, милая, денег…» – жене нечем было крыть, и последнее слово, таким образом, оставалось за мной.