– Что ж, мистер Диллет, меня не удивляет, что вы слегка расстроены. Что? Да, конечно, я мог бы сказать «ужасно расстроены», памятуя о том, через что довелось пройти мне и моей бедной жене. Но скажите на милость, мистер Диллет, что мне было делать: просто-напросто взять да выбросить такую красивую вещь – или предупреждать своих клиентов: «Я продаю вам кинодраму, события которой когда-то, в стародавние времена, разыгрались в реальности, с регулярными сеансами, начинающимися в час ночи»? Ну, что вы сами ответили бы на это? Да я бы и оглянуться не успел, как в мою гостиную заявились бы двое мировых судей и отвезли бы бедных мистера и миссис Читтенден в рессорном экипаже в ближайший сумасшедший дом. Вдобавок каждый сосед говорил бы: «О, я так и знал, что этим кончится! Пьянство до добра не доводит!» – а ведь я непьющий или почти непьющий, как вам известно. Вот каково было мое положение. Что? Забрать его обратно в магазин – вы это предлагаете? Нет, я скажу вам, что я сделаю. Я верну вам ваши деньги, за вычетом тех десяти фунтов, что уплатил за эту вещь сам, а уж вы поступайте с нею, как вам заблагорассудится.
В тот же день, несколько позже, два джентльмена вполголоса продолжили разговор в отеле, в комнате, носившей обидное название «курилка».
– Что вам известно об этом доме и откуда он у вас?
– Честное слово, мистер Диллет, я ничего о нем не знаю. Несомненно, его извлекли на свет божий из чулана какого-то загородного особняка – об этом нетрудно догадаться. Осмелюсь предположить, что находится это место не более чем в ста милях отсюда. Но насколько далеко и где именно, понятия не имею. Это просто моя догадка. Человек, который продал мне эту вещь, не из числа моих регулярных поставщиков, я потерял его из виду; но мне сдается, что он промышляет поисками в здешних краях. Вот и все, что я могу сказать. А теперь, мистер Диллет, о загадке, которую я никак не могу разрешить. Этот пожилой джентльмен – вы, вероятно, видели, как он подъехал к парадному входу, – он, по-вашему, кто: врач? Так считает моя жена, я же настаиваю на том, что это адвокат. Он имел при себе бумаги, и та, которую он вынул, была сложена.
– Согласен, – ответил мистер Диллет. – Если вдуматься, то напрашивается вывод, что он привез завещание и старик должен был его подписать.
– И я так подумал, – продолжал мистер Читтенден, – и склонился к мысли, что согласно этому завещанию молодая пара лишалась наследства. Не так ли? Вот-вот. Это послужило мне уроком. Впредь никогда не стану покупать кукольные домики и тратить деньги на картины… а что до отравления дедушки, у меня бы на такое духу не хватило, уж я-то себя знаю. Живи и давай жить другим – вот девиз всей моей жизни, и, как мне кажется, он вовсе не плох.
Преисполненный этими возвышенными чувствами, мистер Читтенден удалился к себе в номер. На следующий день мистер Диллет наведался в местное научное общество, где надеялся отыскать какой-нибудь ключ к занимавшей его загадке. Он в отчаянии смотрел на длинный ряд приходских метрических книг этого края, опубликованных Обществом Кентербери и Йорка. Среди эстампов, что висели вдоль лестницы и в коридорах, ему не попалось ни одного, напоминавшего дом из его кошмара. Приуныв, он в конце концов очутился в какой-то заброшенной комнате, где его взгляд упал на пыльный макет церкви, накрытый столь же пыльным стеклянным колпаком. «Макет церкви Святого Стефана, Коксхем. Дар Дж. Меревезера, эсквайра, Илбридж-хаус, 1877 год. Работа его предка, Джеймса Меревезера, умершего в 1786 году». Что-то в облике этой церкви смутно напомнило мистеру Диллету о пережитом им ужасе. Он заметил на стене карту, подошел и выяснил, что Илбридж-хаус находится в приходе Коксхем. Последнее название было в числе тех, что запомнились ему, когда он окидывал взором ряды приходских метрических книг. Вскоре мистер Диллет обнаружил записи о погребении 11 сентября 1757 года Роджера Милфорда, семидесяти шести лет от роду, а также о Роджере и Элизабет Меревезер, девяти и семи лет от роду, которых предали земле 19-го числа того же месяца. Этой подсказкой, пусть и ненадежной, стоило воспользоваться, и ближе к вечеру мистер Диллет отбыл в Коксхем. В восточном конце северного придела церкви находилась часовня Милфордов; на северной ее стене он увидел мемориальные доски с теми же именами. Старший из членов семьи, Роджер, обладал, казалось, всеми добродетелями, отличающими «Отца, Судью и Человека». Мемориал был воздвигнут его любящей дочерью Элизабет, которая, как гласило добавление к первоначальной надписи, явно сделанное позднее, «не пережила утраты родителя, всегда заботившегося о ее благе, и двух прелестных детей».