Рассказы о Розе. Side A

– Я каждый день делаю свою работу, но знаю, что за спиной готовится буря – католическое возрождение, католический захват. Но мне страшно. Может, ничего не нужно? Может, сейчас самое лучшее состояние мира – когда каждый человек, вне зависимости от образования и развитости души, может выбрать то, что ему хочется, то, что он понимает? Пусть со стороны это наивно и смешно, провинциальная трактовка католицизма, буддизма, смеси всех чаев… Что готовят моим старушкам и наркоманам ваши Визано и Томас? Тотальный контроль над грехами и счетами? В некоторых странах происходят вовсе не черно-юморные церковные возрождения; власть не знает границ – это опять либо контроль за людьми и навязывание каких-то правил, в современном мире абсурдных, либо опять деньги – опять церковники хотят денег. А что мы хотим? Мы сами не знаем, чего хотим. Что мы можем им дать? За что люди готовы платить не только деньгами, но временем, душой? Почему мы не можем остаться всего лишь альтернативой в этом мире – наравне с психологией, эзотерикой, высшим образованием, тоталитарными и демократическими режимами, рок-музыкой, супермаркетами и бутиками; так много всего, чтобы найти забвение и утешиться; Бог – не самое первое средство от боли; свобода выбора – вот высшая ценность, и ее дал нам сам Иисус, – Дэмьен был поражен этой печалью, этой отповедью – Маттиас будто и вправду не хотел для Церкви будущего; но отец Декамп вспыхнул.

– Что ты такое говоришь? Мы же не просто аспирин, или новое платье, забвение и средство от боли; Бог – это смысл всего сущего. Я сейчас с ума сойду; как ты можешь сводить Бога до «выбора» – мы вообще не должны допускать, что нас не могут выбрать… свобода выбора, о которой все так любят говорить, и о которой ты сейчас говоришь – тоже тупик; мы так и бегаем по лабиринту идей – это правда; и, может быть, проходим одни и те же коридоры, но свобода выбора, черт возьми… она же приводит к потере ориентаций вообще. Ты спросишь, чего мы хотим и что можем дать людям? Всё то же – Рождество, Пасха – и чтобы никто не говорил мне, что я в Рождество не могу елку ставить – вот что люди понимают сейчас, вот на чем строится католическое возрождение… но заметь – не насилием, а чем-то другим – силой, но не насилием; надо самим вернуть разницу этим понятиям, цвет, свет, и вернуть христианству силу, территории; морально воевать за своего Бога – это тоже выбор; почему мы не можем выбрать Христа среди всего, почему даже ты уже готов уступить кому-то стул прямо сейчас, ты, Маттиас, сам выбравший когда-то католичество и теперь рассуждающий о выборе… я об этом говорю – надо стать такой силой, настоящей сильной силой, чтобы люди считались с ней и шли к нам; за помощью, за утешением, с помощью и утешением; сами выбрали нас, без альтернативы, доверяя, как и нужно доверять Богу… а всё сводится к тому, что просто у нас сейчас витрины не клево оформлены. Не то, что магазинчик Фрая через дорогу… тьфу… у меня аж температура поднялась. Пойду, про родственников, лезущих не в свое дело, напишу проповедь… разящую не в приподнятую бровь, а в глаз…

– На утреннюю мессу? – спросил Дэмьен.

– Нет, я только по воскресеньям читаю проповеди, я же настоятель. А что? Хочешь поредактировать?

– Нет. Просто… уже хочу послушать…

– Ты слушаешь проповеди, вот зануда, – отец Декамп опять рассмеялся. – Ну вот, придется действительно готовиться, строить безупречные виртуозные синтаксические конструкции… я же теперь буду знать, что кто-то слушает.

– Ладно, мне пора, – Маттиас встал из кресла. – Дэмьен, завтра утром Вы во сколько придете в Собор? Место рабочее посмотрите, библиотеку нашу… Мы открыты круглосуточно.

– А сейчас? Я могу зайти сейчас в Собор…

– Месса закончилась уже. Там просто дежурит священник, отец Амеди сегодня, вдруг кто захочет сходить на исповедь, или еще что понадобится человеку от Церкви – в любое время… Но в библиотеку лучше идти днем, ночью вас завалит стопкой книг, и никто не спасет. А днем в Соборе полно народу, можно мелкоту подпрячь помогать. Мелкие – они ж обожают книжки…

– Наше Братство, Братство Собора Империи – тетеньки-цветочницы и дети, – отец Декамп поднял бокал, салютуя. – Приходи потом, какао попьем на ночь, поболтаем еще. Расскажешь, как там мой обожаемый ван Хельсинг, и запишешь для него, как я.

Дэмьен почувствовал ужас – неужели отец Декамп думает, что он приехал за ним следить? Конечно, есть чуть-чуть – скорее приглядеть сбоку, но чтобы вот так сразу…

– Конечно…

Отец Декамп махнул из кресла тонкой рукой небрежно, как будто они ему на самом деле до смерти надоели; они оделись в прихожей, спотыкаясь чуть-чуть, коньяк ударил в голову, вышли на улицу; дверь никто за ними не закрывал.